Господи боже, при чем здесь это! Или я позволил своим мыслям окончательно потеряться. Вовсе не с собаками следует сравнивать наших братьев, будь они хоть распоследними тупицами. Собаки, жалчайшие создания! Нерешительные, фанатичные, резкие. Совершенно никакого самообладания! И так скупо наделены талантами… Собираясь прыгнуть, собака принимается за это четыре раза, виляя хвостом от воодушевления и беспокойства. Прыжок же, который делает кошка, единственный и прекрасно получается с первого раза. Даже опустившаяся, совершенно нелепая кошка все равно остается кошкой. Вот почему мы так нетерпимо относимся к предателям. Домашние кошки должны нам уступать, должны приходить к раскаянию. Да, мы их бьем, наводим на них ужас, даже убиваем иногда, но лишь чтобы наказать за легковерие, которое те проявляют, полагая, будто человек бессмертен. Мы хотим открыть им глаза. Люди умирают – как все в этом мире. Просто это очень коварные создания: они прячут свои трупы. Не знаю, что они с ними делают, но знаю, что они что-то с ними творят. Я даже знаю почему. Они прячут мертвые тела, чтобы произвести впечатление на остальных живых существ. Хлое никто об этом не рассказывал, она сама все поняла. Думаю, следует принять ее слова на веру.
Эта кошка совершенно изголодалась по похвале и признанию, она хотела их все больше и больше. Для того чтобы мой брат продолжал восторгаться ею, она придумывала все более невероятные подробности. Люди не только умирают, рассказывала она. Люди буквально пропитаны смертью и к тому же глупы; отсюда проистекает их уверенность в превосходстве над животными. Люди думают, что они-то знают о том, что они смертны, а вот нам это неизвестно.
– Что ты такое говоришь! – всегда прерывал ее мой брат. – Как будто я никогда не видел задавленных кошек!
– Мы все их видели, дорогой, дороги полны ими. Не сердись.
Она вставала, принимаясь вылизывать шерстку у себя на шее.
– Но это же глупо! – горячился плутишка. – Все в мире умирают. Все умирают и убивают, начиная с мышей и ягнят и заканчивая червями, живущими в тине.
– Ну конечно, любовь моя, и ты не одного из них задавил, я знаю. Я не говорю, что верю в это сама, я тебе говорю, что люди верят, будто в это верят другие.
На этом месте я покидал их. Воображать, что люди думают о том, что о них думают другие – подобное неизменно вызывало у меня зевоту.
– Разумеется, мы умрем, – продолжала она. – С этим не поспоришь. Конечно, я не думаю об этом целый день. Люди, впрочем, тоже. И кто об этом станет думать, кроме больных или тех, кому очень грустно? То, что отличает человека – вовсе не бессмертие, как думают легковерные, а сознание своей смертности, так, как они себе это представляют. Людей отличает безмерное тщеславие, которое разрастается под конец