– Уродец.
Коротко и четко. Меня кликали уродцем очень долгое время, что я уже и забыл, что это слово по сути оскорбление. Оно стало для меня новым именем. Тем, чтобы отличало меня из гущи безымянных незнакомцев. А какое имя дали мне мои родители, поди разберись. Уже лет так 20 точно никто не называл меня моим родным именем, так что я его и позабыл.
– Ничего не скажешь, – хмыкнул господин в ответ и снова заговорил по не нашему. – Пью импорте се ке вюз апли ан бастар ель рестар ель[2], – я не понял ни слова, но вроде как это был французский, так говаривал его прошлый хозяин – мистер Шолти.
Спрашивать, что это значит невежливо, неэтично, да и не особо хотелось. И так было понятно, что далеко не ласковые слова звучали на столь красивом языке.
Мне и правда очень нравился французский. Мистер Шолти говорил на нем большую часть, лишь к слугам обращался на английском. Но зато как говорил! Все заслушивались, да и я тоже, чего уж скрывать. Он был утончен, и этот язык ему подходил как нельзя. А вот с мистером…
– Господин, простите за вопрос, – начал я и услышал одобрительное мычание в ответ. – Вы узнали, как зовут меня, а я нет, – тот лишь впервые искренне засмеялся, да так громко, что кто–то из пьянчуг на улице даже заткнулся, испугавшись.
– Оливер О’Брайен.
Имя казалось знакомым, по крайней мере, казалось, что я где–то его слышал, но только где? Задавать дальше вопросов я не стал, просто уставился на небо, замечая, что мы выехали за пределы шумных улиц и двигались куда–то к тихим районам, а возможно и вообще в пригород. Глаза сами собой закрывались, хотелось провалиться в сон и перестать чувствовать ноющее тело.
– Не спи, мы скоро приедем, никто тебя не будет тащить в дом.
Одна фраза, и пришлось вновь распахивать глаза, пересчитывать звезды в созвездиях, вспоминать названия, которые мне когда–то говорили, считать цоканье копыт и все то, что я мог, вот так лежа под ногами господина, делать, чтобы не заснуть.
– Не врали, когда говорили, что послушный.
Это не вопрос, чтобы ответить, не просьба, да и не похвала, просто думы нового хозяина. Эта фраза преследовала меня огромное количество времени. Каждый непременно говорил мне об этом, словно я и сам об этом не знал. Просьба, приказ, да и вообще любое слово хозяина – закон для раба, а я, увы, раб без возможности выкупа и освобождения.
Кэб остановился, качнувшись в последний раз, и юнец ловко спрыгнул на щебенку, помогая мне подняться. Усталость, конечно, навалилась разом, но на ногах стоять уже мог, хоть те и позорно тряслись. Мистер О’Брайен спустился и направился к открытой калитке виднеющегося особняка. Зажиточного, богатого, впрочем, в районе отнюдь не среднем мы сейчас находились. Дом возвышался на три этажа, в каких–то окнах горел тихий свет, как и крыльцо, освещаемое открытой настежь входной дверью.
Хозяин шел чинно, но спешно, хотя и довлел своим почти осязаемым хладнокровием. Слуги, ожидающие