– И даже очень бессменного. Я бы сказал, вечного, ― уныло скрипнул Каренин. ― Огнецвет возглавляет Фемиду целую эру, и треугольник себя без неё не помнит.
– Зато эта эра известна как самая толерантная к любым подсудимым, ― убеждённо вымолвил Степан. ― И не всё ли равно, причиной тому Огнецвет или другой лидер?
Васю не увлекала их дискуссия, ей больше хотелось узнать, какое именно испытание и как прошли люди для того, чтобы их приняли в Фемиду. А выяснив это, она непременно бы выведала, почему Степан, несмотря на заметную пропасть между Эгидой и Фемидой, так заступается за этот таинственный Огнецвет. Это одновременно очевидно и непостижимо для неё: с одной стороны нежелание потакать величию «избранных», и с другой ― на гнусавую тоску Каренина ничем, кроме возражений, отвечать не хочется. Как ослик Иа, он нуждался то ли во встряске, то ли в воздушном шарике на день рождения.
– И много ли пользы дала тебе всепоглощающая, терминальная толерантность нашего времени? ― с неистребимым ехидством Константин поднял бровь.
Она всё оглядывалась на ступени и из-за этого не увидела, что лицо детектива сменило беспечность на серьёзность. Её тянуло подальше от разговора, где спорят о терпимости, которая всегда казалась ей необходимым щитом против копий оскорблений. Правда, и заступаться за этот щит она никогда не спешила.
– Не со мной ты бы хотел поговорить об этом, доктор. Тебе известно, что я за здоровую честность готов воевать и нести флаг. И парадокс толерантности устал обсуждать на каждом собрании. Но между уничижением и безграничной толерантностью я всё равно выберу вторую. Она оставит после себя меньше пострадавших.
Отвернувшись от Степана и его твёрдых убеждений, Каренин процедил:
– Да, пусть не забывают, указывая нам наше место, улыбаться и быть вежливыми.
– Нет, Костя, пусть забывают про лишние слова, не решающие никакие вопросы и разжигающие конфликты.
Каренину было нечего ответить, и потому он был рад переключиться на что-то другое: сначала Вася решила, что смотрит он на неё, но он следил за тем, что происходило за её спиной, там, где была лестница. Он не переменился, не поправил нервно пальто, но выпрямил сутулую спину, вряд ли отдавая в этом себе отчёт.
По ступеням по направлению к ним поднимались четверо. Старик с длинной бородой и две женщины выводили ребёнка, маленькую черноволосую девочку, старик крепко держал её за руку. При мысли о суде над ребёнком Василисе сделалось совершенно погано, но похоже, девочку не оставляли без поддержки. Сколько Вася ни наблюдала за треугольником ― пока здесь за руки никто не держался.
Детектив вдруг куда-то заторопился.
– Мешать вам не будем, нам на нижний этаж ещё время не пришло, ― Степан похлопал по спине некротерапевта, и тот был в очевидном недовольстве от такого панибратства.