Побывали мы и в Москве, в той самой клинике, с мягкими диванами, ковровыми дорожками, прозрачным лифтом, белоснежными стенами и льющейся с потолка музыкой. И там, проверив меня на всевозможных аппаратах вынесли тот же вердикт, что и Захар Андреевич: «Зрение не восстановится». Мне посоветовали вступить в общество слепых, таскать с собою, недавно полученную розовую справку, спокойно жить на пособия по инвалидности и учиться вести быт на ощупь.
А потом, была тягостная поездка обратно, стук колёс, запахи растворимого супа, кофе, шелест газет и журналов, духота плацкартного вагона, настойчивые уговоры матери переехать к ним.
– Виталик вернётся, – отвечала я, больше убеждая саму себя, чем мать. – Просто у него возникли проблемы.
– Проблемы, – ехидно цедила сквозь зубы мама, наверняка поджимая обветренные, не накрашенные губы в куриную гузку. – Он сам – ходячая проблема. Не нужна ты ему, Розка. И раньше была не нужна, а теперь тем более.
– А кому нужна? – вскрикнула я, тут же отметив, как в вагоне воцарилась тишина. Любопытные пассажиры навострили уши в ожидании животрепещущей истории. – Кому? Только вам?
– Только мне и папе, – отрезала мать без обиняков. – Вспомни, когда в последний раз ты с ним говорила? В апреле, а сейчас ноябрь. Где он? Обхаживает очередную дурочку? Надирается в кабаках? Ставит на кон последние штаны?
Камни её слов били по голове, груди и спине, выбивая остатки надежды, остатки веры в любовь Виталия ко мне. Но ведь он не может бросить меня! Не может перечеркнуть всё, что было с нами хорошего! Случайное знакомство в трамвае, прогулки по парку, поцелуи на заднем ряду кинотеатра, свадьба, первый год нашей безоблачной, до краёв наполненной счастьем и головокружительной нежностью, жизни. Его крупный выигрыш, на который мы купили мне мазду, так как у мужа автомобиль уже был. Как забыть? Как вырвать из сердца?
Во мне медленно вскипала жгучая злоба на мать, на её назидательный тон, на уверенность в том, что медленное разложение в одиночестве под заботливым материнским крылышком – наилучший вариант для меня, для той, кем я стала. А стала я жалким, беспомощным инвалидом, которых изредка показывают по телевизору, нарочито восхищаются их игрой на инструментах, вокальными данными и прочими талантами, а в душе призирая их, боясь вдруг, по какой-то нелепой случайности стать такими же. Ведь человеческий организм так хрупок, так несовершенен, так уязвим.
– Чёрт! Да она рада, что всё так произошло! – мысль острой, раскалённой спицей пронзила насквозь, заставляя задохнуться от возмущения и обиды. – Ей никогда не нравился Виталик, его игры в казино, его снисходительный тон, рассуждения за столом во время семейных обедов.
К моему возвращению из Москвы, Виталик был дома. И вот, за чашкой горького чёрного чая, под аккомпанемент