«От земли до высокой звезды». Мифопоэтика Арсения Тарковского. Наум Резниченко

пророка Исайи,[8] в которой сказано о «камне преткновения и скале соблазна для обоих домов Израиля» (Ис., 8: 14–15) и о «камне испытанном, краеугольном, драгоценном, крепко утверждённом» Богом «в основание на Сионе» (Ис., 28: 16). В тарковском «камне на пути», символизирующем крестный путь «нового бога» – поэта, актуализированы обе смысловые ипостаси центрального христианского символа: камень краеугольный, на котором поэт возводит свой храм и свой мир, и камень преткновения, о который он может разбиться и погибнуть. Вожделенная «музыка сфер» требует от художника полного и жертвенного «преображенья с головы до пят в плоть стихотворенья» (1, 239), но далеко не всегда поддаётся «транспонированию» в Слово. Эта ситуация невоплощённого или недовоплощённого Логоса ставит поэта на грань жизни и смерти. Молчание, немота, утрата дара речи в поэтическом мире Тарковского есть потеря творящего дара человеческой личности и, стало быть, синоним её экзистенциальной смерти.

      Но стоит взяться мне за карандаш,

      Чтоб записать словами гул литавров,

      Охотничьи сигналы духовых,

      Весенние размытые порывы

      Смычков, – я понимаю, что со мной:

      Душа к губам прикладывает палец —

      Молчи! Молчи! И всё, чем смерть жива,

      И жизнь сложна, приобретает новый,

      Прозрачный, очевидный, как стекло,

      Внезапный смысл. И я молчу ⁄…/

(1,78–79)

      В стихах Тарковского «вступают в спор природа и словарь и слово силится отвлечься от явлений» (1, 286), но так, чтобы не стать «оболочкой», «плёнкой», «звуком пустым» (1, 71), чтобы объекты природы стали субъектами культуры и, слившись с культурными символами, обрели голос, язык, мелодию:

      Я учился траве, раскрывая тетрадь,

      И трава начинала как флейта звучать.

      Я ловил соответствия звука и цвета,

      И когда запевала свой гимн стрекоза,

      Меж зелёных ладов проходя, как комета,

      Я-то знал, что любая росинка – слеза.

      Знал, что в каждой фасетке огромного ока,

      В каждой радуге яркострекочущих крыл

      Обитает горящее слово пророка.

      И Адамову тайну я чудом открыл.

(1,65)

      «Адамова тайна» – это мистическое таинство наречения имён, которые даёт «всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (Быт., 2: 20) Адам, ещё не вкусивший запретный плод и не изгнанный из Эдемского сада. Даруя имена животным и птицам в присутствии Творца, первый человек становится соучастником сотворения мира, носителем Слова-Логоса и первым поэтом в истории человечества. «Чудом» открывший «Адамову тайну» поэт Тарковского – это новый Адам, появившийся на свет в результате мощных космогонических усилий мировых стихий бытия:

      /…/Ив травы падала вода,

      И с ними первая гроза

      Ещё училась говорить.

      Я в этот день увидел свет /…/

(1,395)

      /…/ Столько в небо фонтанами било

      До конца первозданного лета,

      Что судьба моя и за могилой

      Днём творенья, как почва, прогрета.

(1,335)

      Захлестнувшая