«Дорогой папа, ты ведь знаешь, что школьные науки никогда меня не интересовали. Я исполняю все эти лишенные смысла и практической ценности задания только чтобы не огорчать тебя. Но, родной мой, я живу так уже слишком долго, поэтому позволь мне вдохнуть немного свободы и заняться тем, о чем я всегда мечтала».
Да, месье Кевар знал, что его дочь давно восхищается теми тощими тенями женщин, которые смотрят томным взглядом из-под накладных ресниц с каждой глянцевой обложки, улыбаются разбухшими от ботокса губами с каждого биллборда, переставляют свои дистрофические, обтянутые дорогими одеждами конечности, по мировым подиумам. Она и сама уже в свои тринадцать была похожа на них: вытянутая ввысь, с роскошной длинной гривой рыжих волос, которые на солнце отливали красным золотом, с тонким лицом, на котором не самым гармоничным, но довольно интересным образом расположились полные от природы губы, маленький аккуратный носик, рыжие брови-стрелочки и удивительные медово-янтарные глаза.
Что ж, месье Кевару пришлось признать – он сам был виноват в побеге дочери. Когда Лали попросила разрешения пойти в школу моделей, что он сделал? Нет-нет, не сразу же отказал, а вдался в долгие и занудные разъяснения о том, почему он не хочет, чтобы его дочь становилась одной из «этих». Ведь «эти» были для него искаженными формами женщин, не несущих миру ничего полезного. Лали внимательно выслушала его тогда, не переча ни единому слову. Тема казалась исчерпанной и больше не всплывала ни в одном разговоре. А потом он просто нашел дома вместо дочери листок розовой бумаги, исписанный ее торопливым крупным почерком. Конечно же, он немедленно бросился на поиски своего ребенка, объединив усилия с родителями ее одноклассника – юного фотографа Ари. Тем не менее, даже поставив на уши всех знакомых лимьеров, целых пять дней они не могли разыскать своих детей в родном и, казалось бы, таком знакомом Париже.
Оказалось, Лали и Ари поселились в студии одного известного фотографа, который был наставником Ари. Этому мужчине не было никакого дела до законности проживания у него сбежавших из дому несовершеннолетних. Он ставил искусство превыше всего прочего, поэтому и решил помочь раскрыться двум юным талантам. Да, Лали он тоже считал талантом.
– Ты превосходная актриса! – говорил он ей, неустанно снимая ее в студии, на улицах Парижа, на набережной и обучая Ари всем тонкостям создания красивого кадра.
Девочке льстила похвала, внимание и обожание двух таких разных представителей мужского пола. Одному за тридцать, зрелый и утвердившийся в этой жизни мужчина, другому – за тринадцать, юный, как она сама, симпатичный, переполненный