«Какое счастье, что только приснилось!» – думала она, стоя под прохладной душевой струёй, хлёстко бившей по телу.
Вытираться Лида не стала, только прилегла на большое махровое покрывало, в жару, в эту Великую Сушь, тело, да и волосы, высыхали мгновенно.
Лида не задумывалась о причине этого невероятного сновидения. Ясно, оно наверняка было из-за предложения милиции, сотрудничать со следствием в поимке опасного преступника, где ей предстояла новая роль – что-то вроде «подсадной утки». Она не отказалась сразу, а сказала, что необходимо время для размышлений. Так что это был за сон? Сон-предупреждение? Вещий сон? Или какой-то ещё? Были одни вопросы… Кто это сказал, что на «правильно поставленные вопросы нету ответов»? Но для чего-то ж был дан ей этот сон? Для того чтоб она сама почувствовала себя в роли жертвы? А ей ли не знать того, что ощущает жертва? К тому ж она актриса, и может, как протей, перевоплощаться, принимать любые обличья и подчас уж и не знать, подчас и не догадываться, кто же она, сама?!
– Да, – усмехнулась Лида, глядя на себя в зеркало, – актриса! Однако ограниченная возможностями своего амплуа.
Она смотрела на себя, то улыбаясь своему отражению в зеркале, то хмурясь ему, то корча рожицы, а то показывая себе язык…
Там, в зазеркалье, она знала об этом, была не она, вернее «она», но не подлинная, а такая, какой виделась самой себе. «Мы «живые» только в чужих глазах, только в их отраженье»! Кто это сказал? А фиг его знает, кто? А может, я сама?
«Сейчас мне сорок. “Бабий век!” Там глядишь, и на пенсию выгонять будут, да и ТЮЗ нынче не очень-то в моде. Кто в театр юного зрителя ходит? И сколько мне ещё играть лису Алису, графиню Вишню и иных персонажей? Хорошо, хоть пионеров не пришлось! А когда-то мама покойная говаривала: “Ты – девочка из сказки! Ты будешь, как и Янина Жеймо, играть Золушку”. М-да, сорокалетняя прекрасная девушка-Золушка! Страшно даже…»
Лида помнила себя совсем крохотной, ещё годовалой. Наверное, с того мгновения, как заговорила. И всегда, во дворе, в детском саду, да и позже, в школе, она была самой маленькой, меньше всех в классе, в пионерлагере, на линейке пионерской дружины, на физкультуре замыкающей. Мама даже водила её по разным врачам, беспокоясь, чтобы дочь не оказалась, не дай Бог, лилипуткой, карлицей. Но врачи отрицали, говорили, что ребёнок нормально развивается, и даже один, когда-то поставивший Лидочке диагноз – «гипофизарный нанизм», потом отказался от него. Просто объясняли, что девочка, видимо, конституционально-наследственно уродилась махонькой. На том мать и уже не живший с ними отец (а развелись они, наверное, в незапамятные времена) для себя успокоились на житейской мудрости: «Мал золотник да дорог».
Отец появлялся нечасто, несколько раз в год, на день рождения да на праздники. Наверное поэтому девочка и полюбила всех отцов своих подружек, безмолвно воображая, что это и её папа тоже. И что было поразительно, её тоже любили все эти отцы, эти мужчины, им тоже нравилась маленькая, словно бы кукольная Лидочка.
Девочка взрослела и никак не могла понять, что же с нею происходит? Отчего всё так тревожит, словно должно что-то удивительное вот-вот случиться? Одновременно хотелось и плакать, и смеяться.
– Что со мною, мама?
– Да ничего особенного, со всеми девушками это случается рано или поздно, – улыбалась мать. Она рассказала дочери обо всём, что предстояло знать уже не девочке, но девушке. А потом спела ей песенку из своей, собственной молодости. Там шла речь тоже о девушке, задумчивой не-хохотушке, подобной сказочной царевне Несмеяне. И потом долго Лида пела на нехитрый мотив: «Знай что поздно или рано, милым сном, чудным сном станет сумрак голубой, так не плачь, не грусти, как царевна Несмеяна – это глупое детство прощается с тобой…»
Открывшаяся ей подоплёка половых отношений повергла в состояние почти истерическое…
В городе, по улицам бегало множество бездомных собак. Лидочка часто подкармливала их, так же как и бесхозных кошек, как зимой – воробьёв и синиц, а во все времена года – голубей.
Это случилось однажды. По утрам, перед школой, девочка завтракала по-английски: овсяной кашей и яичницей, правда без бекона. Поглощая пищу, девочка по обыкновению бездумно смотрела в окно кухни, выходившее во двор. Вдруг во двор забежала большая свора бездомных собак, огласившая окрестности заливистым лаем. Вздрогнув от неожиданных собачьих взвизгов, девочка засмотрелась на то, как один из кобелей, оттолкнув передними лапами другого, стал покрывать покорно стоявшую суку. Заворожённо, точно не могла оторвать взгляда от этого действа, смотрела она на быстро-фрикционные движения пса… автоматически продолжая отправлять в рот разбухшие овсяные хлопья… Пёс попытался соскочить с самки, да не тут-то было… они не смогли разъединиться. Самка начала то ли пищать, то ли стонать, потом жалобно заскулила, а Лида продолжала и продолжала запихиваться овсом. Зашедшая в кухню мама, увидев картинку «собачьей свадьбы» только и сказала: «Склещивание произошло!». И в ту же секунду у Лиды, сидевшей