Спустя десять лет, волею судеб и начальства отрешенный от моря, я вылетел в свою первую командировку в Грузию.
Была осень, убаюкивающе гудели турбины, за иллюминатором лайнера куда-то плыли облака.
Тбилиси встретил хорошей погодой, своим неповторим колоритом и радушием хозяев.
Когда поселившись в один из номеров гостиничного комплекса Ваке, после ужина я сидел вместе с ними на террасе и любовался вечерним городом, из расположенного внизу парка, со скользящими над ним кабинками фуникулера, легкий ветерок донес слова знакомой песни.
– Что, нравится? – поинтересовался самый старший, по имени Георгий.
– Очень, – кивнул я и рассказал где и когда ее впервые услышал.
– Ясно, – переглянулись коллеги, и вскоре распрощались, пожелав мне спокойной ночи.
А спустя неделю, когда мы вместе бродил по узким улочкам древней столицы Грузии Мцхета, друзья пригласили меня пообедать в один из расположенных там ресторанов.
Называли они его «пацха», пристроен он был к скале и, судя по обстановке, тоже был весьма древним.
В обширном пустом зале нас уже ждал установленный поперек дубовый стол, поражающий обилием блюд и напитков, и мы, не мешкая, отдали ему должное. Седовласый тамада красочно провозглашал тосты, пили за партию, дружбу народов и процветание.
Затем к сидящему рядом со мной Георгию подошел хозяин в «сванке»* и черной рубашке, перетянутой серебряным пояском, наклонился и что-то прошептал.
Тот клюнул горбатым носом, положил мне руку на плечо и кивнул в сторону двери, – смотри.
В следующее мгновение ее створки со скрипом растворились, и в зал пружинистой походкой вошли пятеро людей, с музыкальными инструментами в руках.
Не обращая внимания на присутствующих, мужчины гордо стали напротив, инструменты в их руках ожили, и к сводам полетели красивые как сама жизнь, слова.
Мера мемгеребс удзило зеца,
Замбахи вели.
Ту мильхис вмгери ту севдиоб,
Маица вмгери.
Мера мемгеребс варадабис сутква
Какачос пери
Чели силгера туда маатлес
Хода мец вмгери!
блестя маслинами глаз, чудно пел выступивший чуть вперед невысокий крепыш, и за столом внимательно слушали.
А когда эхо последних слов замерло, и последовали аплодисменты, один из наших даже прослезился.
– Ты что, Автандил? – уставились на него соседи.
– Птичку жалко, – приложил он к глазам платок, и зал содрогнулся от хохота.
– Это песня так называется, «Птичка невеличка» – наклонился ко мне Георгий, и я тоже рассмеялся.
Ошибся, оказывается наш полиглот.
Тогда, в Атлантике.
Сауна с телефоном
На одной из традиционных встреч в день Военно-Морского флота, где мы пьем водку и предаемся воспоминаниям