Однако ближние царские бояре приняли свои меры. Они указали князю Старицкому и его матери на неприличие их поступков: «Государь не домагает, а он (то есть князь Владимир) людей своих жалует». Те стали «на бояр велми негодовати и кручинитися», бояре же начали «от них беречися и князя Володимера Ондреевича ко государю часто не почали пущать». Тогда доброхот князя Старицкого, всесильный любимец царя, священник Сильвестр взял сторону Владимира и сказал боярам: «Про что вы ко государю князя Володимера не пущаете? брат вас, бояр, государю доброхотнее». На это последовал ответ, что «на чем они государю и сыну его царевичу князю Дмитрею дали правду, по этому и делают, как бы их государство было крепче». В таких переговорах прошел вечер, а на другой день государь призвал к себе всех бояр и приказал им принести присягу царевичу Дмитрию в Передней избе, так как «государь изнемога же велми и ему при собе их приводити к целованию истомно». Поэтому приводить к присяге должны были ближние государевы бояре: Мстиславский и Воротынский «с товарищи»107.
Тогда-то и разыгралась в высшей степени бурная и непристойная сцена. Не стесняясь присутствием умирающего государя, бояре затеяли между собой жестокую ссору, причем зачинщиками явились сторонники князя Владимира. Из них князь Ив. Мих. Шуйский отказался по формальному соображению: «Им не перед государем крест целовати немочно». Но отец государева любимца, Алексея Адашева, окольничий Федор Адашев, выяснил, в чем дело: «Ведает Бог да ты, государь: тебе, государю, и сыну твоему царевичу князю Димитрею крест целуем, а Захарьиным нам Данилу з братиею не служивати; сын твой, государь наш, ещо в пеленицах, а владети нами Захарьиным Данилу з братиею; а мы уже от бояр до твоего возрасту беды видели многия». Слова Адашева были сигналом к волнениям: «Бысть мятеж велик и шум и речи многия во всех боярех, а не хотят пеленичнику служить». Бояре, верные Ивану, стали увещевать остальных присягнуть царевичу Дмитрию, а те «почали бранитися жестоко, а говорячи им, что они хотят сами владети, а они им служить и их владения не хотят». «И быть меж бояр, – прибавляет летописец, – брань велия