– И даже если он мне правду скажет, – продолжала я, – как я пойму? Проверить-то все равно нельзя. Может запросто сдать меня в Опеку за попытку ограбления и тогда…
– Я все поняла, систер, – со вздохом перебила Оливия (но надо же было перетереть эту идею вместе с прочим никуда не годным мусором, типа «сказать Тони и Поппи»). – Возвращаемся к пункту раз.
Стоило в голове всплыть имени приемного отца, как тут же дверь скрипнула, и в комнату проникла его большая голова.
– Риа? – прошептал Тони, засовываясь к нам еще на дюйм.
Мы с Оливией шутили, что по его подбородку можно время определять: утром белый и гладкий; к обеду в тени; щетина к ужину и щетка после него.
– Можешь сделать доброе дело и купить маме рождественский подарок на выходных?
Так повторялось три последних года, но никогда – настолько рано в декабре. Рада за тебя, подумала я. По чести сказать, покупать подарки для Поппи – тот еще квест. Оливия в языках любви была дока и считала, что лично мой диалект – это как раз покупать подарки. Мне это и правда нравилось. Но даже при всем моем природном энтузиазме сочинить подарок для нашей приемной мамы было положительно невозможно. Что она ненавидит, знали все: ночные смены, грязную посуду в раковине, коммивояжеров. Нравились ей (ну, плюс-минус): жареные батончики «Марс» в кляре, быть мамой и, собственно, Тони – дней шесть в неделю. А вот насчет любить… Точно не картридж для 3D-принтера, который я подарила ей на прошлое Рождество и который оказался с предзагруженным шарфом из синтетического кашемира (дичь какая-то, ей-богу). Но и не цветочную вазу «в огурцах», которую подарила Оливия.
– Я тебе утром пришлю наличных. Найди что-нибудь милое… и уникальное. И меньше ста двадцати фунтов в идеале. А, и нам еще елка нужна – я тридцатку накину.
– Что-то еще желаете? – осведомилась я, втайне кипя.
Только этого мне сейчас не хватало.
– Пасип, Риа, – широко ухмыльнулся в ответ он. – Не сидите долго, вы двое. Покочи ночи, Лив.
Стены у нас в комнате были бумажные, так что пришлось подождать малёк и продолжить разговор шепотом.
– Так, – Оливия положила расческу на кровать. – Ты уже думала над тем, с какой стати у него в бумажнике вообще оказалась фотография твоей ма?
– Скорее всего, они в школу вместе ходили. Но это не точно. Все пока кумекаю…
– Это ладно, но не думаешь же ты, что он мог бы быть… – она даже замолчала на секунду. – Твоим папой?
Прямой, честный вопрос. У меня просто храбрости не хватило задать его самой. Возраста как раз хватает, а фото в бумажнике – это типа такой намек. Кто бы мой отец ни был, он как-то никогда на сцене особо не фигурировал. Может, просто потому, что на снимке у меня в ящике он физически отсутствовал. Что-то такое смутно привлекательное в этой идее было, если оставить за скобками, какой доктор Эссо был зажатый на нашей первой встрече. Умный чувак и посмеяться умеет. Я бы даже назвала его отзывчивым – если бы он не свалился мне на голову в худший вечер