Пуэла раскурила уже третью подряд сигарету, затянулась и о чём-то задумалась, прервав свой рассказ. Через минуту тишины Юста спросила ее:
– А что было дальше? Молодой боец пошел в атаку или… – она задумалась на несколько секунд и продолжила: – Сдался?
– Дальше… Дальше взводный застрелил его в спину. – Подозреваемая докурила сигарету и, завершая свой рассказ, грустно и тихо добавила: – Он считал, что за этот его поступок на него и свалилась эта тяжелая болезнь.
Юста кивнула головой в знак понимания чувств генерала и снова спросила:
– Он вам, наверное, много рассказывал о той войне?
– Нет, – ответила Пуэла, – только про этого молодого бойца.
– Бойцу этому было, я думаю, столько же лет, сколько сейчас Ньюке? – Юста попыталась перевести разговор ближе к делу.
– Ньюке? – переспросила Пуэла. – Да, наверное, столько же. Тогда забирали на войну в восемнадцать.
– Ньюка знал об этой истории? – Юста желала как можно больше узнать об этой семье.
Подозреваемая сразу замкнулась и долго – пожалуй, с минуту – не отвечала на вопрос. Пауза чрезмерно затянулась, но Юста терпеливо ждала реакции своей подопечной.
– Ньюка здесь ни при чём, – шепотом ответила Пуэла. – Он вообще не интересовался историей деда, – и, прокашлявшись, добавила: – Молодость живет другой жизнью. Всё наше старое им неинтересно.
– Да-да. Неинтересно, – Юста машинально согласилась с ее словами.
– Вы пробыли у генерала всего несколько минут. Как же вы успели сделать это?
Лицо подозреваемой посуровело, на нём появилась пелена равнодушия, даже скорее глухого безразличия.
– Я всё уже сказала. В протоколах всё есть. Мне нечего добавить, – сквозь зубы процедила Пуэла и добавила: – Я устала и хочу назад в камеру.
– На тебя жалуются, – он был заметно недоволен. – Ты дергаешь людей, когда и так всё ясно.
Она сделала вид, что не понимает его. Пожав плечами и изобразив на лице удивление, спросила:
– А что случилось? Кто жалуется? Почему мне об этом ничего неизвестно?
– Не притворяйся – тебе это не идет. Ты всё прекрасно понимаешь.