– Вот так и получалось: то всё можно, то всё нельзя.
– А вы как отнеслись к этой, так сказать, системе воспитания? – спросила Юста.
– Никак не отнеслась. Меня как воспитателя уже не было. Меня отстранили. Не спрашивали.
– А муж? – снова спросила Юста.
– Муж? – повторила вопрос Пуэла. – Муж был занят делами. Ему было некогда.
Пуэла жадно взглянула на пачку сигарет на столе, а Юста, перехватив ее взгляд, предложила:
– Курите, курите.
Пуэла с наслаждением затянулась дорогой сигаретой и неожиданно закашлялась.
– Непривычно, – сказала она, пытаясь сдержать кашель. – Вы эти ароматизированные курите?
– Нет, я не курю. Просто ношу с собой. Вот иногда кто-нибудь и закурит, – ответила Юста.
Пуэла подавила кашель и подозрительно заметила:
– Травите других.
– Можете не курить, – ответила Юста и сделала вид, что обиделась.
– Я устала, – прохрипела Пуэла. – Если у вас нет больше вопросов по существу, то можно меня отпустить?
– Да, для первого знакомства, пожалуй, хватит, – согласилась Юста.
На следующий день состоялась их вторая встреча. С подозреваемой что-то произошло, и она долго и монотонно, как бы отрешенно, пересказывала слова генерала, а Юста почти воочию представила себе то утро, когда молодой лейтенант, командир взвода, впервые оказался на передовой:
Предрассветный час – самый загадочный из всех часов суток. Ночь с ее тревогами и фантастикой снов близится к завершению. Впереди новый день с новыми ожиданиями и надеждами на удачу и успех. Такие переходы от прошлых забот к новым дают время, может быть, и очень краткое, для душевного отдохновения и восстановления утраченных сил и надежд. Какие только мысли не приходят в голову в этот загадочный час: и облегчение после тяжело пережитого прошлого, и слабое, едва ощутимое, и еще, может быть, иллюзорное ожидание маленького, но своего счастья.
Пронзительная тишина, казалось, затаилась в ожидании грохота взрывов и свиста пуль. Он, молодой лейтенант, еще только вчера расположившись со своим взводом на передовой, чутко прислушивался к незнакомым звукам фронтового утра. Где-то, как ни странно, в тылу грохнуло и затихло. На переднем крае тишина никак не отреагировала на далекий глухой звук. Молодые ребята кто как притулились в свежем окопе. Никто не спал, только два сержанта из «старичков» еще досматривали последние ночные сны. На востоке забрезжило. Ночное тепло прошлого дня ушло. Влажная прохлада опустилась в окоп, проникла под гимнастерку. Сосед, молодой паренек без усов, поежился и, осторожно приподнявшись, вытянул шею, пытаясь разглядеть в утреннем тумане передний край противника.
– Назад, назад… – добавив крепкое словцо, прошептал лейтенант, – куда лезешь? Подстрелят враз.
Паренек, не глядя на лейтенанта, медленно опустился в окоп. Когда красная полоска только-только зарделась на востоке, канонада расколола утреннюю зарю. Грохот разрывов сотрясал воздух и землю, бил по ушам. Взвод прижался к земле.