– Ты можешь остаться здесь, если это не принесет неприятностей в мой дом.
Разве мои проблемы – большая неприятность, чем его связь с мафией?
– Конечно нет. Как только я найду Имоджен, я вернусь в Дублин, и дом снова окажется полностью в вашем распоряжении.
– Может быть, Имоджен не хочет, чтобы ее нашли. Она бежала от ответственности и от своих грехов, но грех всегда найдет тебя, как бы ты ни пряталась.
Я бросила свой рюкзак на кровать.
– Я не знаю, какие грехи вы имеете в виду. Я надеюсь, речь не о Финне, потому что его нельзя считать таковым.
Гулливер внимательно посмотрел на меня.
– Твоя сестра пошла по стопам матери, забеременев в шестнадцать. Как вижу, тебе удалось избежать этой участи. Я надеюсь, что ты ждешь брака.
Я стиснула зубы, сдерживая свой протест. Что, если бы у меня тоже был ребенок дома в Дублине? Как будто он мог увидеть грех на лице человека. Так нелепо. Тем не менее дядя Гулливер был священником, а мне с детства прививали уважение к представителям церкви. Он, вероятно, танцевал бы от радости, признайся я, что все еще была девственницей.
– Я не лучше, чем мама или Имоджен, потому что их нельзя считать плохими только из-за секса до брака или рождения ребенка в молодом возрасте.
Слово «секс» очевидно заставило дядю почувствовать себя неловко, и он отвел глаза.
– Ты, должно быть, голодна. Проходи на кухню. У меня остался тыквенный суп.
В животе действительно было пусто, поэтому я молча последовала за ним. Как только я села на деревянную скамейку и оказалась напротив дымящейся миски с супом, я продолжила объяснять свою позицию:
– Вы не должны осуждать маму и Имоджен. Они никому не причинили вреда. Благодаря им появилась новая жизнь, и они действовали из любви.
– Скорее, похоти, – поправил дядя Гулливер, опустившись на скамейку напротив меня с «Гиннессом» в руке. Он сделал глоток и откинулся назад, все еще наблюдая за мной, как будто пытался разглядеть грех где-то в глубине меня.
– Могу я тоже выпить «Гиннесса»? – спросила я, кивая на банку.
– В этой стране разрешено пить только после двадцати одного.
Я закатила глаза.
– Я пью пиво с шестнадцати лет, дядя. Я не опьянею от банки «Гиннесса».
– Пока ты находишься под крышей моего дома, ты соблюдаешь мои правила, Эйслинн. Если ты не собираешься этого делать, то можешь искать другое место для ночлега.
– А каковы в таком случае правила?
– Никаких мужчин, никакого алкоголя, никаких вечеринок.
– Хорошо, – кивнула я. Для вечеринок не было времени, а после того, как Патрик разбил мне сердце, я не особо интересовалась мужчинами. А выпитый между делом после работы «Гиннесс» едва ли считался алкоголем. – Я посвящу все свое время поискам Имоджен.
Я задумчиво сузила глаза, засунув в рот еще одну ложку супа-пюре. Он не был приправлен, кусочек белого хлеба прилип к моему небу. Щепотка