Глава 3
Мое сердцебиение участилось, когда самолет приземлился в аэропорту Джона Кеннеди. Я впервые уезжала так далеко от дома. Все было незнакомым, даже запах. Я сообщила таксисту адрес дяди Гулливера, удивившись тому, как была украшена приборная панель автомобиля. Она напоминала храм из болливудского фильма. Таксисты в Дублине иногда использовали украшения, но такого, как здесь, я никогда не видела. Я не могла не задаться вопросом, не прилетит ли какая-то часть декора в меня, если мы попадем в аварию.
Когда я наконец отвела взгляд от красочных изображений индуистских божеств, у меня перехватило дыхание от огромных размеров города. Небоскребы возвышались над нами, закрывая голубое небо и отбрасывая тени на тротуары. Такси остановилось прямо перед старой церковью, которая сильно выделялась на фоне бесконечно высоких зданий.
Я заплатила водителю, не обращая внимания на его смущенный взгляд, когда я дала ему только доллар на чай, и вышла, повесив рюкзак на плечо. В темноте церковь выглядела мрачной, почти зловещей, однако фасад из коричневого камня и каменная дорожка, отполированная тысячами шагов, как ничто иное в этом мегаполисе напоминали мне мой родной город.
Пройдя через ворота, я обошла здание в поисках чего-то похожего на вход. Серия гудков, за которыми последовали крики, заставила меня подпрыгнуть. Да уж, Дублин не был тихим городом, но шум Нью-Йорка стал настоящей атакой на мою нервную систему.
Я нашла небольшой дом рядом с церковью, на двери был колокольчик и табличка: Гулливер Киллин. Почему-то мне было очень непривычно видеть это имя. Мы были семьей, но я так давно не общалась с дядей. Примет ли он меня или попросит уйти?
Я позвонила в колокольчик. После непродолжительного шуршания за дверью она наконец открылась. Мне потребовалось одно мгновение, чтобы узнать своего дядю. За многие годы, прошедшие с тех пор, как я видела его в последний раз, он прибавил около двадцати фунтов[1], его волосы поредели, но цвет их оставался таким же огненно-рыжим, как у меня. Он нахмурил брови, а затем его глаза расширились.
– Эйслинн?
Я кивнула и неловко улыбнулась.
– Это я.
Я никогда с ним не ссорилась. Даже если мама злилась на него, а он на нее, это не обязательно означало, что мы не сможем поладить.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он; меня не отвергли, но и внутрь пока не пригласили.
На нем были белая футболка, черные классические брюки и удобные тапочки на ногах.
– Разве не может племянница навестить своего дядюшку?
Он покачал головой.
– Ложь – это грех, Эйслинн. Тебе не следует забывать об этом, даже если твоя мать живет во грехе.
Внутри меня