В дополнение к этому в отеле в момент совершения преступления находился его непосредственный заместитель.
Вновь озвученное имя сурового солдафона моим мозгом было охотно опознано, но вот в памяти откладываться по-прежнему категорически не желало.
Капитан, по словам господина Керема, вынужденно принял на себя первую волну следственных мероприятий, хотя по сути и согласно букве закона должен бы проходить в деле в роли свидетеля.
«Ну да, конечно, свидетеля! – ехидно отметила я про себя. – Проморгал преступление. Ему теперь точно светит строгий выговор».
– Люба, мне ещё многое предстоит вам рассказать до того, как мы начнём опрашивать свидетелей, – внезапно прервал своё повествование господин Керем. – Поверьте, мои люди ни минуты не сидели здесь без дела. Но я страшно голоден с дороги. Составьте мне, прошу вас, приятную компанию за обедом. Не будем портить трапезу мыслями об убийстве. А после мы обязательно продолжим наш интересный разговор.
Глава 12
Ахмед, отчитывавший за что-то приглушённым голосом симпатичного официанта неподалёку от входа в зал, сверкнул глазами в сторону нового гостя, когда мы вместе с ним приблизились к ресторану. Затем, очевидно, узнав шефа полиции, менеджер церемонно поприветствовал его и лишь потом меня и осведомился, не желаем ли мы пообедать вдвоём, в стороне от любопытных глаз.
Услышав от господина Керема, что именно этого мы как раз и желаем, он предложил нам занять отдельно стоящий столик, тот самый, за которым до этого трапезничал Кенан Карталь.
– Ваш сын уже пообедал и куда-то убежал по своим делам, – добавил Ахмед.
Но я не отреагировала должным образом на заботливый комментарий мужчины. По правде говоря, я даже не нашла в себе силы поблагодарить, лишь молча кивнула, и это наверняка не смогло ускользнуть от его чутких глаз.
Всё ещё находясь под впечатлением от рассказа господина Керема, имевшего для меня эффект ушата ледяной воды, я испытывала странный коктейль из чувств. Это была безумная смесь растерянности, стыда, раскаяния и одновременного жгучего желания немедленно куда-то бежать и что-то делать. Последнее, очевидно, подсказывала моя совесть. Я должна была, казалось, непременно загладить свою вину, внеся посильную лепту в расследование этого преступления. Тем более раз уж так совпало, что глупо оклеветанный мною ни в чём не повинный свёкор подруги лично просил меня об этом.
Тот, к слову, не проявлял никаких внешних признаков испытываемого оскорбления или раздражения,