Я искренне посмеялся и перед сном выполнил совет хозяйки. Понемногу я стал привыкать к этому странному, грубовато-пошлому, но проникнутому добротой и радостью к жизни юмору.
Интерлюдия 5. Давид
В восемнадцать лет, спасаясь бегством от мести (к сожалению, вполне заслуженной), я покинул свою страну. В аэропорту меня провожал только друг отца: с родителями, в целях секретности, мы попрощались еще дома. Путь лежал из Еревана в Тбилиси и уже потом в Москву (опять же с целью запутывания следов).
Взлетая, я сжимал подлокотник до белых костяшек: ужас вины, страх перед неизвестностью, опасения первого полета и тоска по родителям скручивали живот и сковывали мысли. Впервые в жизни я был выше родных гор и смотрел на них сверху вниз – это казалось неправильным, оскорбительным и даже кощунственным по отношению к ним. Удаляясь, я просил у вершин прощения.
Набрав высоту, самолет выровнялся. Пилот объявил о средней скорости в 750 км/ч, и я почему-то подумал: способен ли ангел-хранитель лететь за мной настолько быстро, или он тоже остался там, далеко позади?
В Москву самолет прилетел ночью. Бортпроводники объявили о необходимости приглушить свет. Много позже, летая ежемесячно, я узнал причину этого правила: если посадка будет аварийной и потребуется эвакуация, глаза пассажиров должны заранее привыкнуть к темноте.
Именно из окна иллюминатора я впервые увидел Москву: ночью она походила на огромный святящийся блин, который бросили на раскаленную сковородку. Кое-где блин пригорел – там были темно-угольные участки. А где-то сквозь него просвечивала нагретая добела сковорода – так выглядели прожилки магистралей и крупные районы.
Весь город внизу бурлил – так, как скворчит масло при готовке. Шипящая горячая сковорода – вечная и беспощадная Москва.
Интерлюдия 6. Давид
Мне повезло, что бегство из Армении совпало с окончанием школы. Я был весьма неглуп, да и связи дяди сыграли свою роль – в итоге я поступил в один из престижных вузов Москвы.
С первого курса я начал работать в фирме у дяди и со временем немало преуспел, продвинувшись по карьере.
Но все это потом. Первые же недели были охвачены болью, стыдом и страхом.
– Здравствуйте, меня зовут Давид, я прилетел к вам прямиком из Армении, и я убийца, – именно так мне хотелось прерывать любое новое знакомство. – Я убил человека из-за собственной неуклюжести. А затем струсил… А еще я люблю леопардов.
Я часто вспоминаю тот день, когда чувство вины прорвалось наружу. Закрывая глаза, я вновь вижу, как первый раз после убийства решился зайти в храм.
Московские храмы похожи, но все же отличаются от армянских. Я говорю не об убранстве и оформлении, а скорее об атмосфере. Наши храмы словно пропитаны мудростью гор. Вечное молчание заснеженных вершин вливается в каждый храм, преисполняя его чем-то возвышенным