– Чего? – Людмила оторвала взгляд от пестрой ленты инстаграм, сдвинула широкие брови к переносице. – Ты о чем вообще?
– Да я про эту, что переломана вся. Смотри – один фейс. Вот ей Богу это она.
На экране застыла фотография молодой и красивой блондинки, что в черном вечернем платье стояла посреди сцены. Кадры с видеонаблюдения аэропорта Пулково транслировали эту же девушку, но у же в джинсах и пуховике, идущую к зоне контроля.
– Да ну, ты брось! – выдавила, наконец, Люда. – Ты ее лицо видел? Без слез не взглянешь! Где эта цаца, и где наша не жилец. Питер, Берлин, какой-то там оркестр и эта юродивая в нашем Мухосранске. Опять ты со своими фантазиями! – Медсестра засмеялась.
Парень перестал жевать и гневно стрельнул в нее глазами, усмехнулся.
– Мухосранск не Мухосранск, а баба одна и та же. Я не слепой и не дурак. Не хочешь не верь.
Он встал.
– Куда? – рявкнула Люда. – В реанимацию нельзя.
– А я не туда, – повел плечами молодой человек, облизнул губы, бегая глазами по помещению. – Покурить я, поняла?
Людмила перекатила во рту жвачку, щелкнула маленький пузырь зубами, снова уставилась в телефон. С секунды на секунды начнется прямой эфир известной блогерши, пропускать который она не собиралась.
Парень выждал еще немного и, поняв, что интерес к нему потерян, вышел из сестринской.
– Я потом к себе. В морг. – Бросил он, сворачивая за поворот. Ответа не последовало.
Больничный коридор утопал в ночной тишине. Люминесцентные лампы под потолком изредка моргали и, не переставая жужжали. И этот звук его порядком раздражал.
Он медленно подошел к палате номер три, посмотрел в стеклянное окошко на неподвижно лежащую на кровати девушку. Да, сейчас она была далека от идеала, от той, которую день и ночь показывали по ТВ. Ее мать и отец не раз давали интервью и выглядели вполне обеспокоенно, хотя он фальшь за версту чуял. А ее муж…
Борис поморщился, вспоминая.
Ее муженек, известный к слову спортсмен, жалко выдавливал из себя слезы и не переставал говорить, что это он во всем виноват. Конечно, дурак, упустить такую соску. Правда, сейчас от длинных волнистых волос не осталось и следа, череп этой юной нимфетки был выбрит на лысо, а на красивом некогда лице залегли синяки и шрамы. Бледная кожа, словно у куклы, пухлые бескровные губы. И все равно прекрасна. И да, это точно она – известная на весь музыкальный мир молоденькая пианистка Полина.
Санитар выдохнул, осмотрелся. Длинный коридор пуст и безмолвен. Тихо нажал на ручку и скользнул в палату.
Изо рта девчонки торчала трубка.
Из запястья, где находился катетер – торчала. Из чуть раздвинутых тонких светящихся от худобы ног – торчала – мочеприемник, сумка которого была уже полна. Да откуда они только не торчали. Вся в проводах, словно кукла террориста. Прошла неделя, как ее привезли, а она все еще не приходила в себя. Главный врач не теряет надежды, он не только хирург от Бога, но и человек большой души и сердца, а вот весь остальной персонал давно уже на ней крест поставил. Даже спор открыли, сколько еще проживет.
Кукла, да и только.
Он протянул руку и коснулся ее лица. Холодная щека, чуть впалая, пухлые губы, сухие и колючие.
Прекрасна!
Он тяжело выдохнул и облизнулся, второй рукой коснулся брюк. Кажется она действительно ему по нраву, если даже легкое возбуждение потекло по телу. Надо же. Его уже сто лет никто не привлекал.
Наклонил голову чуть набок, медленно скользнул пальцами по ее шее, вниз к краю простыни, что прикрывала ее обнаженное тело. Пальцами ниже, край простыни комкается и послушно скользит вниз. Шея, ключицы, грудная клетка и вот он уже видит впадинку между ее круглых грудей.
– Борис-с-с! – злой шепот Людки заставил его поперхнуться собственными слюнями и отдернуть обе руки. – А ну пошел вон отсюда, мерзкий извращенец!
Боря отряхнулся, оборачиваясь. Руки в карманы больничных темно-зеленых штанов.
– Людка, ты поаккуратней со словечками то, а?! А то я тебе быстро…
– Что-о!? – протянула та, надвигаясь на него массивным телом. – Я не посмотрю что ты племянничек Радислава Георгиевича, быстро на тебя заведующему настучу. Вылетишь как пробка! А ну вышел отсюда.
– Да иду уже, ослепла что ли! – он бочком протиснулся между ней и стенкой и выбежал в коридор.
– Я тебе сейчас ослепну! В морг свой иди и жди жмуров новых. И там рассматривай кого хочешь, им уже все равно, а эта еще живая.
– Ага, живая! Пока что! – он хмыкнул, обнажив желто-коричневые зубы. – И вообще я на полставки здесь, забыла что ли. Это сейчас я санитар морга, а через месяц-другой медбратом буду. Поняла?
Людка поморщилась. Борис и вправду с семи утра и до обеда в морге работал, подготавливал трупы для вскрытия, потом мыл, зашивал, выдавал родственникам, если того требовалось, а после обеда вот здесь выручал. Больница-то у них видавшая виды, поселок