– В некотором роде.
– А теперь идите и выпейте за меня.
Оказавшись снаружи, уже по дороге к виноградникам, Микели с любопытством спросил отца:
– Чего он от нас хочет?
– Cosas de bestias[53], – только и сказал Бастьяну. Желание веселиться пропало.
Глава 20
Внутренняя Сардиния
Это было похоже на кошмар, который никак не хотел заканчиваться. Как она ни старалась, тело не реагировало на подсказки разума. Чувство полной беспомощности, вынужденная летаргия конечностей и мышц – это было похоже на лимб между жизнью и смертью. Чем больше она пыталась проснуться от этого мучительного сна, тем больше погружалась в него.
Все чувства покинули ее.
Все, кроме обоняния. Даже в той Лете, где она колебалась во власти сил, не зависящих от ее воли, Долорес Мурджа могла уловить сильный запах сырости и плесени, смрад земли и мокрых ветвей. Эти запахи были настолько сильными, что они перебивали сильный аромат крови, запекшейся на ней и ставшей второй кожей. Она пришла к выводу, что ее похитили и спрятали где-то в лесу. Несколькими часами ранее Долорес чувствовала сковывающий холод, ее губы затвердели и потрескались от обезвоживания. Шелестели листья на обдуваемых ветром деревьях и были слышны крики ночных животных вокруг того места, где она находилась. Но теперь зрение, слух, вкус и осязание ушли. Даже память стала теперь недоступным инструментом: она с трудом могла вспомнить собственное имя. Ничего больше. Как будто она переходила, секунда за секундой, в звериное состояние, состоящее только из телесных ощущений и инстинктов.
Долорес почувствовала, что теряет сознание.
Одна последняя мысль успела овладеть ее разумом перед коматозной тьмой. Размышление, вызванное головокружительным чувством неотвратимости и озаренное последней вспышкой осознания: «Они никогда не найдут меня… Меня не спасут…»
Побежденная этой душераздирающей уверенностью, Долорес отказалась сопротивляться соблазнам тьмы и полностью отдалась ее плотоядным волнам.
Глава 21
Долина душ, Верхняя Барбаджа
Когда Бастьяну Ладу нужно было побыть наедине с собой, он уходил из своей маленькой деревни и погружался в первозданную природу долин на склонах горы, на которой стояли дома его семьи. Он часами бродил в полном одиночестве по тропинкам, сопровождаемый криками сов-сплюшек и щебетанием прочих птиц, просачивающимся сквозь сплетение ветвей. И чем дальше заходил, тем больше ему казалось, что он возвращается в прошлое; даже пейзаж становился жестче и архаичнее, сложнее.
В то утро Бастьяну с козьей ловкостью взобрался по природным каменным ступеням и вскарабкался на одну из самых высоких точек Верхней Барбаджи. Он называлcя Са Пунта Манна, этот гранитный узел, возвышавшийся более чем на тысячу сто метров над уровнем моря. При ясной и не влажной погоде отсюда можно было смотреть на дикую природу, усеянную величественными скалами, на долину Тирсо, Монтиферру,