Но, не успел.
– Экстренная, не спать! – дежурный фельдшер соседнего отделения суетливо ввалился в ординаторскую.
– Чего у тебя?
– В плановую операционную спустись. Срочно. Телефон чего отключен?
– Зарядить не успел. Ща буду, – Снегирев упер палец в Марину. – Потом поговорим. Ты пока дополнительные сплетни собирай.
Сашка спешно, но, чтоб не смущать никого, ибо бегущий врач в мирное время вызывает недоумение, а в военное – панику, сиганул к лестнице.
…Операционный стол залит кровью. Красный, отвратительный цвет, который даже по прошествии стольких лет хирургической практики вызывал у Снегирева стойкое неприятие. У врача на халате полоса красных капель, мигом впитавшихся в ткань. Брызнула кровь, струя ударила в сторону, разукрасив врачебное одеяние.
Обе женщины, опытные хирурги, стоят бледные, словно смерть, если в операционной такое сравнение уместно.
Ира, девочка, окончившая институт на несколько лет позже Снегирева, но, не по дням, а по часам набиравшая опыт, с мольбой взглянула на Сашу.
– Что? – немым вопросом кивнул тот.
– Помоги, – глазами ответила она, а вслух сказала. – Саша, сильное кровотечение. Кажется, не сможем остановить. Боимся потерять больного…
Снегирев сквозь силу улыбнулся. Потому как понял: это важнее всего.
– Когда кажется, креститься надо. Ой, прости, у тебя ж руки заняты… – сказал он, спешно надевая перчатки и стерильный халат. С первого взгляда понял, не отсутствие опыта, неумелость стала причиной, а бес паники, в короткий миг вселившийся во врачей.
– Ириша, как выходные провела?
– Хорошо, – вымученно, но привыкшая к выходкам Снегирева, далеких от реалий жизни, ответила женщина.
– С детьми?
– С детьми.
– В городе карусели открылись? Я б на колесо обозрения сходил. Давно там не был.
– Не знаю. Не ездила.
– Как не ездила? – притворно изумился Снегирев. – А занималась чем?
– В парк ходила.
– Да-а-а, в парке сейчас хорошо. Цветет все, распускается. Вишня дурманит… Вера Михайловна, – обратился теперь хирург к ассистенту, – где кровоточащее место?
В раскрытой брюшной полости, в операционной ране лежат четыре руки на целом ворохе марлевых салфеток. Пропитались кровью.
Сердце забилось медленнее, но сильнее. Гулом отдалось в голове. Будто кровь загустела. Саша привык к этому ощущению. Оно помогало сосредоточиться. Казалось, время испуганно замирает, признавая в Снегиреве повелителя, отступает в безостановочном беге от своих законов.
Крупная, мужская рука с толстыми, но гибкими пальцами, отодвигает небольшие женские. Теперь в ране пять ладошек. Снегирев пальцем нашел рану. Придавил.
– Убирайте руки, – неторопливо присел на стул. С победоносным видом, будто разработал план Берлинской операции, растянул губы в улыбке. – Девчонки, знаете, где я вчера был?
Глядя в испуганные, отрешенные глаза хирургов, где не успокоились дьявольские огоньки растерянности, потому что врачи