***
Утро выдалось морозным и солнечным. Ярко серебрился снег под ногами, клубы пара рвались из лошадиных ноздрей, стремились к небу серые столбы густого печного дыма. Снова потянулись за занавешенными чёрными шторками окнами однообразные равнины имперских земель, перемежаемые деревнями и спящими под снежным одеялом лесами. Беловолосый, выглядевший с утра много хуже вчерашнего, дремал, изредка хлюпая носом и кашляя. Придвигаться ближе к жаровне он, как и всегда, отказался.
«Не простыл бы», – подумала я и поправила краешек сползшего с мага одеяла.
День прошёл, как и множество других до него. А вечером в выделенную нам с Каном комнатушку без стука ворвался императорский целитель, мэтр Фильяс.
– Раздевайся, – не тратя времени на приветствия, бросил он беловолосому и, бухнув на колченогий табурет свою огромную сумку, извлёк из неё странный предмет, напоминающий расширенную с одной стороны трубку. Этим концом целитель приложил её к израненной груди мага, а сам прижался ухом к противоположному.
– Так-так-так, что это у нас за хрипы нехорошие? Тебе, хворый, зачем целую карету тёплую выдали? Чтоб по холодным углам жался да лёгкие простужал? – недовольно поджал губы он и снова полез в сумку. – А ну, сядь ровно да не дёргайся, вылечу сейчас. И ты, – обернулся он ко мне, – готовься. Выглядите вы как проказой переболевшие, негоже в таком виде пред очи его императорского величества являться.
В отличие от гвардейцев, целитель, хоть и не имел ровным счётом никакого отношения к Башням, нас с Каном заметно недолюбливал, если не сказать хуже. Но приказ императора – излечить пленников от всех последствий измывательств, – нарушать не собирался. Просто откладывал его выполнение до последнего момента, сославшись на необходимость восстановления потраченных сил – а может, очень скрупулёзно исполнял приказ незаметно воспрепятствовать могущему возникнуть у ценных пленников желанию сбежать.
Провозившись с нами весь вечер, «достопочтенный мэтр», бросив на прощание нечто невнятное, но, без сомнения, осудительное, покинул комнатушку столь же стремительно, как и ворвался в неё.
– Ты снова стала похожа на саму себя, – с мрачной усмешкой бросил мне беловолосый, как только за магиком захлопнулась дверь.
Сам он тоже выглядел намного лучше, чем всего пару часов назад: страшные ожоги превратились в застарелого вида шрамы, покрытые засохшей коростой, рубцы на лице побелели и истончились, став почти незаметными. Да и сил у него явно прибавилось.
– Изверг этот целитель, вот что я тебе скажу, – заявил маг и поскрёб пальцами грудь.
Только громадным усилием воли я удержалась, чтоб не последовать его примеру – струпья, пришедшие на смену ранам, чесались немилосердно. Так всю ночь в итоге и провалялась, не сомкнув глаз, а днём, в тряской карете, и вовсе не знала, куда деться.
Вечером следующего дня магик снова удостоил «презренных преступников» – то есть нас, – своим визитом. На