Гиля повисла на руках у отца, бессильная сделать хоть шаг. Дедушка и папа вели ее под руки, а она еле переставляла ноги. Ничего не воспринимала, не видела, брела, как в бреду: где мама и бабушка, как и что с ними – выпало из памяти.
Пришла в себя уже на дне оврага у длинного, свежевырытого рва, когда немцы потребовали всем раздеться.
Гиля видела, как обреченно обнажались люди, складывали одежду в кучи: женскую – отдельно; детскую – отдельно мальчиков, отдельно девочек. Мужчины раздевались чуть в стороне.
И детей было много, удивительно много, Гиля только сейчас заметила это. Грудных ребятишек раздевали, снимая пеленки, распашонки и складывали в маленькую кучку, что была на отшибе, почти у края оврага.
Бабушка Роза помогла Гиле раздеться.
Девушка смотрела, как обреченно, безропотно выстраивались голые, беззащитные люди в какое-то подобие шеренг. И опять рядом был папа. Казалось, его это не касалось, не пугало, он не терял рассудок, мог рассуждать здраво, поддерживал дочь, успокаивал. Не сразу, но до Гили стали доходить слова отца:
– Старайся стать за спиной у меня. Как только дадут команду стрелять – падай, падай лицом вниз, замри, не дыши. А там как Бог даст. Но не теряй рассудок, ты сильная, ты все сможешь, я в тебя всегда верил.
Грудных детей вырывали из рук матерей.
Двое солдат брали младенцев за ручки-ножки, раскачивали, затем подбрасывали в воздух надо рвом. Небольшая группа солдат и офицеров стреляла по летящей цели
Следом вдоль рва, на самом его краю, выстроили малолетних мальчиков и девочек лицом к яме. Голеньких. Убивали выстрелами в затылок, спокойно передвигаясь от одного к другому.
Потом приступили к подросткам.
Этих расстреливали из пулеметов, группа солдат с оружием помогала пулеметчикам.
Когда очередные жертвы оказались во рву убитыми, туда, в скопление трупов, бросили несколько гранат, и куски человеческих тел разлетались вокруг, со шлепаньем падали на землю.
Взрослых сначала заставили спуститься в ров, уложить тела уже убитых детей и подростков рядами в штабеля и только потом их самих выстроили в одну длинную шеренгу у края могилы.
Несколько раз вдоль шеренги обреченных проходила группа немцев, внимательно рассматривая обнаженных людей: с мясом срывали сережки, выкручивали пальцы с кольцами, снимали другие драгоценности.
Папа стоял рядом, дедушка прижимался к Гиле с другого бока, шептал молитву. Мама с бабушкой замерли со стороны папы.
– Прощайте, прощайте, мои родные. Пусть Господь даст вам силы, – голос дедушки Шмуля долетал как сквозь вату.
В сознании осталась одна единственная, последняя мысль – упасть раньше, чем станут стрелять. Так требовал папа.
Расчеты залегли за пулеметами, изготовились для стрельбы