Когда Гиля снова вошла в дом, ее уже ждали дедушка Шмуль, бабушка Роза, жена старшего брата Бася с трёхмесячной дочуркой Хаей на руках.
– Всё, – девушка опустилась на стул, бессильно уронив голову. – Всё, – добавила через секунду.
– Что, что всё? – забегали, заволновались домашние.
Ребенок на руках у матери захныкал, огласив дом громким детским криком.
– Успокой Хаю! – строго потребовал дедушка. – Только и умеете, что шуметь. Говори, Гиля, чтобы я слышал.
Девушка слово в слово пересказала разговор с полицаем, не забыла и про желтые повязки, которые с первого дня оккупации местечка было приказано носить всем евреям. В доме наступила тягостная тишина, которую нарушила бабушка Роза.
– Чует мое сердечко, что последний день мы видим друг друга, – и запричитала, уткнувшись лицом в ширму.
Глядя на нее, зарыдала Бася, потом не выдержала и Гиля. Дом наполнился разноголосым плачем, причитаниями, в которых выделялся тонкий детский голосок маленькой Хаи.
– Тихо! Тихо! – дедушка Шмуль стукнул ногой по полу. – Тихо, я сказал!
Прошелся по избе, дождался, когда женщины немного упокоились, продолжил:
– Шутить с немцами не стоит, нация очень серьезная. Я сейчас схожу до раввина Фишеля. Может, отблагодарить господина гебитскомиссара Пауля Вилле, и нас не станут трогать? Какой дурак откажется от подарка, если его дает бедный еврей?
Дедушка ушел, а бабушка стала срывать покрывала с кроватей и складывать туда вещи. Гиля и Бася помогали ей, когда вошли мама и папа. К ним в больницу заходил начальник полиции Николай Пастушко и выгнал их домой собираться к переезду. Папа был молчалив как никогда, мама еще сдерживала себя, украдкой вытирая слезы.
– Никто не смел так вести себя с главврачом больницы, как этот полицай Пастушко, – мама все-таки не выдержала, поделилась с домашними. – Забежал, буквально вытолкал из кабинета папу взашей, не дал даже снять халат. Хам!
– Успокойся, Ирэн, не об этом надо думать, а о том, как спастись.
– Папа, – Гиля с тревогой посмотрела на отца, – ты думаешь, это так серьезно?
– Да, – Яков Аронович снял очки, нервно протер носовым платком. – Надо спасаться. Вчера мне говорил один пациент, что в соседней деревне расстреляли несколько еврейских семей. Я тогда не поверил, а вот сейчас у меня возникли тяжкие, тревожные предчувствия: с чего это немецким властям так заботиться о еврейском народе? Он и сам может за себя постоять. Вот что странно.
– Яков, неужели ты думаешь, что такая цивилизованная нация как немцы сделает тихим, порядочным евреям плохо? – мама не находила места, бегала по комнате, нервно перекладывая то одежду в узлах, то переставляя стулья. – Это же не лезет ни в какие рамки, это же средневековье, если не первобытный строй, когда сильный поедал слабого. Но здесь не дикари, надеюсь.
– Хватит паники, – отец решительно встал, взял Гилю и Басю под руки,