Рев-Слорду ещё немного помучил слушателей, а потом вдруг клюнул носом и задремал, свесив голову на грудь. Его не пробудил даже грянувший хохот остальных рыцарей.
– Вот и славно, – прокомментировал внезапную концовку рассказа Нак-Эндарс. – Давайте промочим горло и послушаем что-нибудь более… связное.
– И без Пурду, – язвительно вставил Орог-Ран, вновь развеселив собравшихся.
– Бел, твой черёд, – обратился к воину богатырского сложения Дерел Ук-Мак. – Поведай что-нибудь удивительное!
Бел Им-Трайнис, подливавший вино в чарку, призадумался. Обычно он старался не говорить о вещах странных и чудодейных, даже если те происходили не с ним. Но сейчас, в дружеской компании, после нескольких глотков доброго вина, сложно было отказать в просьбе.
– Ладно, – рыцарь отодвинул опустевшую глиняную бутыль с остатками лилового сургуча на горлышке. – Что бы такого вам… может, о воющем колодце?
Давненько это было – мне едва исполнилось шестнадцать. Как-то раз мой родич, Лир Маун-Трайнис, отважный воитель и искатель приключений, услыхал от какого-то бродяги, что далеко-далеко на юго-востоке, в высокой башне, возведённой на вершине белой скалы, томится прекрасная юная дева, заточенная злым чародеем пятьдесят лет назад. Разумеется, великодушный рыцарь замыслил освободить её. Не слушая родных, твердивших, что если бродяга не солгал, и где-то в башне действительно сидит дева, то она уже далеко не юна, Лир отправился в порт Кинниарза. В погожий летний день сел на корабль, после чего добрых полтора года мы ничего о Маун-Трайнисе не слыхали. А затем в замке моего отца появился необычный чужеземец, назвавшийся Каримом. Он привёз письмо от Лира.
Из послания мы узнали, что, покинув дом, Маун-Трайнис скитался по удивительным странам, пока не очутился в далёком Омрудане. В ту пору там шла война. Начала её группа прекраснодушных дворян. Люди эти сумели убедить Лира в том, что несчастный народ Омрудана заживёт припеваючи, коли удастся свергнуть правителя и посадить на освободившееся место одного из зачинщиков бунта. Маун-Трайнис, почитавший