Возвращаясь с Кавказа в Москву я подумал, что таким образом можно было бы осуществить рассказывание легенды. В Москве мне помог Комитет научной записи художественного материала, мне дали две легенды. Одна из них была с народной музыкой.
Мне удалось отыскать народные инструменты Кавказа тар, кеманчу и дяп. Я стал читать эту вещь в костюме и гриме, но публика принимала меня за настоящего кабардинца и поэтому терялся момент искусства… Поэтому я отказался потом от костюма и грима, несколько изменил суть и форму этой вещи и произведение от этого сильно выиграло».[22]
В данном случае мы видим, как чтец, услышавший выступление народного рассказчика, испытал такую силу впечатляемости, что у него возникла потребность взять от народного творчества все приемы художественной выразительности, какими располагает это искусство, включая даже музыкальное сопровождение.
Это стремление ведущего профессионального мастера художественного слова к подражанию народному творчеству косвенным образом свидетельствует о том, что профессиональное чтецкое искусство, очевидно, не всегда достигает той силы впечатляемости, какой располагает народное искусство рассказа. Иначе зачем же было бы профессиональному чтецу стремиться к копированию произведения народного искусства рассказа.
Однако, характерным для данного примера является то, что Глумов стремится в точности скопировать именно то, что он увидел. При этом главное, что он хочет передать, это содержание того конкретного материала, с которым он познакомился. Для этого он пытается передать и форму народного творчества.
Но, вместе с тем, в своем стремлении скопировать конкретный образец народного искусства рассказа он не замечает и упускает основной эстетический принцип этого искусства – непосредственность конкретного общения рассказчика со слушающими его людьми, в тех конкретных условиях, в которых возник данный рассказ.
Он не замечает, что сила впечатления от услышанной им легенды была связана не только с самим ее содержанием, но и с теми конкретными условиями, в которых эта легенда была рассказана, с тем общим настроением, которым были охвачены все сидевшие у костра люди, с той картиной природы, которая окружала этих людей и своим реальным воздействием на слушающих помогала яркости представлений рассказываемого, наконец, с тем конкретным поводом, который вызвал этот рассказ.
И, наконец, данный пример убедительно показывает, как вырванное из естественных условий народное творчество, перенесенное на профессиональную сцену, не только теряет всю свою прелесть, но и убивает сам факт искусства. Сделанная Глумовым копия с образца народного искусства рассказа, нашпигованная всеми внешними атрибутами,