– Да он же вылитый Левтерис, Русаки!
Затем она обратилась ко мне:
– Ну, как, понравилась деревня? Хочешь, найдем тебе здесь невесту?
– Мал он еще, – сказала тетя.
– Конечно, мал. Только-только пробуждает мир и начинает пить из него.
– Дай, Боже, чтобы он всегда чувствовал жажду! Это и есть вечная юность.
Мы поужинали и вынесли скамьи во двор. Моя скамья была устлана заячьей шкурой. Тетя повесила на деревянном штыре светильник.
Не успели мы усесться, как поверх ворот показалось измученное лицо.
– Заходи, Василику́ла. Хочешь чего-нибудь?
– Не могла бы дать мне пару кусков сахара, кира-Русаки? Мой Панайотакис захворал.
– Только послушайте эту молодую мать! Пару кусков! Ступай в дом и сама возьми сахар из коробки – сколько нужно.
– Вот спасибо. Пары кусков хватит: положу ему в отвар.
Уходя, Василикула вложила мне в руку два ореха.
– Тетя! Смотри, что она мне дала! И не стыдно ей?
– Это нам должно быть стыдно, сынок. А у нее на сердце стало легче.
Какая-то старуха толкнула ворота. За ней шла женщина крупного телосложения, скорбная, как Богородица.
– Добро пожаловать, Ми́рена! Добро пожаловать, Спифу́рена!
У обеих сыновья были на фронте, и разговор пошел о них. «Получила письмо?» – спрашивала одна другую. «Что он тебе пишет? Моего видел?». Мне они тоже сказали несколько слов, вспомнили моего покойного отца, которого знали совсем маленьким.
Пришли еще несколько женщин: одни из них жили рядом, другие – подальше. Они узнали, что тетя вернулась из города, и надеялись услышать что-нибудь про войну, на которой и у них тоже был кто-нибудь из сыновей или родственников.
– Ох, как там они, бедняги? – сказала одна из солдатских матерей.
– Ох! Ох! – вздыхали все они, как одна, причем те, у кого детей не было, вздыхали громче.
– Сделал бы Ты что-нибудь и для нас, Господи! Или Ты про нас совсем позабыл?
– Замолчи, Катерина! – сказала тетя. – Милости нужно просить у Бога, а не правосудия.
– Ты что: думаешь, Он нас слышит?
– Прикуси язык! Он все слышит, Всемогущий. Ничто не свершается без воли Его.
– Ах, счастливица! Успокоила мое сердце.
И они снова облегченно вздохнули. Бог представлялся им капитаном у штурвала: корабль плыл по бурным волнам и причаливал в безветренной гавани.
Пришла упитанная девушка, со щеками цвета померанца, с грудями, которые так и рвались наружу из кофточки.
– Добро пожаловать, Алые Губки! – поприветствовала ее тетя.
– Волосы у тебя, как ножевые удары! – сказала ей вполголоса одна из женщин, и с восхищением, и в то же время насмешливо.
– Не смейся надо мной, матушка!
– Какая чувствительная! Яйцо ее укололо!
– Ну же, мои милые, давайте беседовать ласково! – сказала тетя.
– Ласки нам