Болотная муть Лениных глаз прояснилась – чуть-чуть, едва заметно.
– Андрюха? – спросил Павел.
– Что ты, он так. Такая же муха в паутине, как я.
“Утром я побросал вещи в рюкзак, вышел из общаги и пошел на вокзал, – подумал Павел. – А сейчас вижу девочку из своего детства, укутанную паутиной. Это…”
Он не успел додумать и так и не понял, откуда на него вывалился Андрюха. Загремели, падая, щетки и ведра; Павел и Андрюха свалились на пол, покатились, расшвыривая по полу немудреный товар “Десяточки”.
То ли два удара во дворе оказались настолько тяжелыми, то ли Андрюха ослаб по какой-то другой причине, но сейчас Павел видел, что бывший поселковый хулиган буквально разваливается на части. Его посеревшее лицо оплывало, теряя черты, рот раззявился, роняя пеньки зубов, кожа трескалась на щеках и пальцах, которые тянулись к горлу. Смрад стоял такой, что в глазах темнело.
Смерть воняла. Неправильная смерть воняла еще сильнее.
Павел уперся ладонью в подбородок Андрюхи, пытаясь оттолкнуть его от себя, и правая рука повела нож вперед и вверх. Чистое железо погрузилось в чужую плоть по самую рукоятку, Андрюха нервно клацнул уцелевшими зубами и, обмякнув, сполз с Павла.
Лена издала тонкий стон – будто мышка пискнула. Павел отпрянул, поднялся на ноги: Андрюха не шевелился. Пол был покрыт брызгами темной жижи, от спины жигана-хулигана поднимался дым.
Какое-то время Павел мог только смотреть и дышать. В голове не было ни единой мысли, а потом откуда-то из глубины всплыло понимание: он сделал то, что должен был сделать. То, для чего жили его предки и теперь будет жить он сам.
А потом по магазину прошел упругий свежий ветер, и Андрюху просто смело куда-то в сторону. Растаяли пятна на полу, бывший обладатель “Ямахи” сделался прозрачным и исчез без следа.
– Спасибо, браток, – услышал Павел: Андрюха говорил одновременно в его голове и где-то справа, над ухом. – Спасибо, выручил. Очень уж это хреново, в его руках плясать. Не дай бог тебе узнать такое.
Андрюха ушел. Теперь уже навсегда. Наверно, что-то такое бабушка сделала и с дедом Витей – Павел пока не хотел думать об этом.
Нагнувшись, Павел поднял нож – на чистом лезвии не было ни пятнышка крови. Обернувшись, он увидел, как Лена быстрыми нервными движениями сдирает с себя ошметки паутины. Сейчас она выглядела так, словно только что проснулась и не понимала, что с ней сделали.
– Да что ж за дрянь-то, Господи… – бормотала Лена, смахивая белесые нити. Потом она подняла голову, посмотрела на Павла и нахмурилась, словно не поняла, откуда он-то тут взялся, и спросила:
– Пашка? Завьялов Пашка? Ты как тут?
Растерянные, широко распахнутые серые глаза были такими же, как в детстве, когда Лена спрашивала, приедет ли Павел на следующий год.
Он всегда отвечал, что приедет.
И вот приехал. Наконец-то вернулся по-настоящему.
– Привет,