– Вот мы и остались без часов. Впрочем, зачем они нам теперь? Э-эх, а хорошо бы время и в самом деле остановить, чтоб завтрашний день не наступил никогда. Просто сидеть здесь тихо. Сидеть, сидеть… Лишь бы отстали все, лишь бы никто не трогал…
– Вечно сидеть тут? Не-е-е, – сын ухмыляется, зажмурившись, будто от удовольствия. – Если мечтать не вредно, то я бы лучше на ракете улетел – вон как эти… Белка и Стрелка. Унёсся бы ввысь. Тогда ищи-свищи.
Чуть заметная улыбка трогает губы отца: «Это ж надо придумать – как Белка и Стрелка!» А сын, не открывая глаз, продолжает:
– Представь. Вот летят по космосу две собачьи души. Земля со всем своим говном где-то далеко внизу. Мимо проносятся звёзды и эти, как их там, метеоры, кометы. А они всё летят – две эти сучки, Белка и Стрелка. Выше, выше… Как думаешь, скоро человека в космос запустят?
– Похоже, недолго ждать осталось, есть у меня такое предчувствие… – улыбка сползает с отцовских губ. – Так значит, говоришь, русские не сдаются?
– Ну да, – от неожиданного поворота сын открывает глаза, смотрит вопросительно.
– Сдаются русские. Я – русский. И в своё время я сдался. Как миленький. Сам. Просто поднял руки, когда увидел направленный на меня фашистский шмайсер, – отец, отложив карабин Мосина с отпиленным прикладом, показывает раскрытые ладони, затем для наглядности чуть поднимает руки.
– Но… Пап, ты же рассказывал всегда по-другому, – взгляд парня словно ощупывает лицо собеседника, проверяя, не врёт ли.
– Конечно, рассказывал. Как все. Сражался до последнего патрона, ранили, потерял сознание, очнулся у фрицев в плену. Много нас таких очнувшихся было – почитай, пять миллионов, и ни один добровольно не сдался, – губы мужчины кривит горькая усмешка.
– Какие пять миллионов? Это ты «голосов» по радио наслушался!
– Думаешь, брешут буржуи проклятые? А вот рассказывали ещё: мол, в одном только Киевском котле окромя меня ещё шестьсот тысяч красноармейцев пленили. Трудно поверить, да?
За окном теперь тихо так, что, кажется, слышен плеск волн Быстрицы – речушки, текущей неподалёку. Молчит матюгальник, четвероногие друзья заткнули пасти, даже дождь перестал капать. Видать, решили все отдохнуть до утра. До утра. Отец продолжает:
– Я был вторым номером в пулемётном расчёте, ты знаешь. Молодой, горячий, чуть старше тебя теперешнего. Комсомольский билет в нагрудном кармане, а в голове – твёрдая вера в Сталина, в коммунизм. Тем утром у старинного городка Лохвица, что между Киевом и Полтавой, мы отбивали атаку за атакой; приказ дали: чего бы ни стоило – удержать рубеж. Мы и держались как могли. Боеприпасов – выше крыши. Еле успевали ленты пулемётные вставлять да воду для охлаждения заливать; «Максим» чуть не докрасна раскалился. Потом командира пуля насмерть сразила. Да,