Он пришёл с искажённым лицом, тяжело дышал, дрожал, в поту.
– Сейчас отпустит и больше не вернётся.
Отпустили.
Ходит по берегу. В песке растёт дикий овёс.
– Скоро пойдём ставить сетки. Соль есть, а рыбу добудем.
Приехал Василий, рассказывает: просыпаюсь – стоят:
– Кто ты? – Никто. – А кто ты? – И я никто. – А что вокруг? – И это тоже никто. – А кто – никто. – И это тоже никто. (Но я не сплю ведь, если лежу. А они тут ночами: – Ага!) – Ты никто. – А вы кто? – Мы тоже никто. – А чего есть? – Того нет. А чего нет, того тоже нет. – Долго они так мужику голову морочили.
– А конюхом там была баба. Выпили. Ну да раздевайся.
Разделась. А там съёмочки, тряпочки, ниточки. Он взял ножиком да разрезал. Но я о другом…
«Женщина может простить мужчине зло, которое он ей причинил, но жертв, которые он ей принёс, она не прощает». Сомерсет Моэм, Луна и грош.
Луна над озером, свечка на подоконнике, Неупиваемая Чаша под подушкой.
Художник с этюдником у лодки.
– Вот, он привезёт из деревни нетленку. А ты – набитый кашей желудок, мешок пересоленной рыбы и мешочек сухих грибов.
– Правильно, мы тоже раньше писали.
Вычеркнул всё, что мешает писательству. Вычеркнул всё, – и себя.
Пошлейший, плоский, образованный и скучный ментор Гёте.
Художники погасили свет.
Этна просыпается, ёжик бешенствует, радуги стоят в небе, и из всей свистопляски остаётся один вопрос – веры.
Сегодня – еврейский новый год.
Некому берёзку заломати? Да хрена ли тебе её ломать, сиди дома. Чем тебе берёзка помешала? «Ой, люли-люли!» Шотландцы скрестили картофель с фасолью и подснежником. Оказался несъедобен и для вредителей, и для людей. Проекция на стене: окно, рука и плечо, взмахи над мольбертом.
Первое своё стихотворение Сашка написал в третьем классе:
«Я полюбил её и вот Огромный у неё живот».
– Только потом понял, о чём это я.
В пятницу вечером приезжают рыбаки. Утром в воскресенье водка кончается.
Колю дрова. Выходят из старого «москвича»:
– Дай на водку, – робко. – Что тебе из Хвойного привезти?
– Бутылку пива.
Через полтора часа: колю дрова, «москвич», вываливаются в сапогах, улыбаются и прячутся за машину. Из машины выходит девка, лет семнадцати, кустодиевская, красный рот, короткая юбка, подходит ко мне и широко улыбается.
– Извини, пива не было, мы тебе девку привезли.
– На хрена мне тут девка.
– Прости, мы не знали…
Приглашаю в избу, пьют, девка ждёт в углу, подарил ей большую фланелевую рубашку, надела на голое тело. Прихватив понедельник, таскали её по холодным банькам.
«Откуда взялась?» – «Да наша, хвойненская.