– Винаглад! – вопит Морган.
Затем Дженнифер пишет: «АЛМАЗ». Она еще не успевает нарисовать картинку…
– Авмаз!
Я поворачиваюсь к доктору:
– Еще он умеет считать до двадцати.
– И это тоже необычно для двухлетки.
Морган настойчиво тянет мамин палец снова к доске. На этот раз она пишет на ней цифры.
– Он и в обратном порядке умеет считать, – с надеждой в го лосе говорит Дженнифер, и я с энтузиазмом киваю, отчаянно ища хотя бы тень одобрения на докторском лице.
Но одобрения нет.
– Ему больше нравятся написанные слова, чем устная речь?
– Да. В смысле, говорить он может. Но предпочитает этого не делать. Он не просит словами, когда ему что-то нужно. Мы стараемся ему подсказывать, но он все равно не делает по-нашему. И при этом повторяет песенки или то, что прочитал в книжках.
– Не применяя это для взаимодействия. – Ну…
– Тли плюс два…. лавно…. пять! – вдруг триумфально объявляет Морган.
– Точно! – я ерошу ему волосы и снова поворачиваюсь к врачихе. – Он и с компьютером может управиться, сам включить.
– А на ваши инструкции при этом не реагирует?
Он считает. Умеет читать.
– А отвечает ли Морган…
– Нет, нет. Пожалуй, нет. – Хм…
И она снова что-то записывает у себя.
– Он понимает нас, – добавляет Дженнифер. – Мы понимаем его.
– При этом он не социализируется, не пользуется вербальной речью.
– Он и играет с нами, – объясняю я. – Он вообще счастливый ребенок. И умница.
Врач убирает свою авторучку.
– Я полагаю, – говорит она, – вам стоит подумать об обследовании на задержку развития. Возможно когнитивное нарушение.
В результате я чувствую головную боль. Поворачиваюсь к сыну, счастливо проигнорировавшему весь разговор. Он снова увлеченно теребит черный витой шнур от лампы: щелк, щелк, щелк.
К нашему возвращению домой Морган задремал, и я заношу его на руках в комнату прямо в детском автокресле. Мы с Дженнифер, тяжело опустившись на кушетку, смотрим на спящего ребенка. Выглядит он вполне довольным, и при этом… Как это так получилось, что час назад мы уехали из дома со здоровым ребенком, а вернулись – с больным?
– И что теперь? – вздыхаю я.
– Не знаю.
Все стало теперь неожиданно другим: а вот то, как он спит, это ненормально? Смешной звук, который он издает, когда доволен чем-то? Тот факт, что мы не можем добиться от него называния своего имени, и при этом он любит повторять слова за нами? А еще… да нет же, черт возьми, у него нет никаких отклонений. Мы бы заметили. У него… у нас – у нас все было в порядке до сегодняшнего дня.
– Нелепо, – я просматриваю длинный список вопросов и оце нок, выданный врачом, и отшвыриваю его в сторону. – Он чу десный. Они просто никогда не видели таких.
Морган сопит в своем кресле. Вдруг губы его причмокивают, и затем он возвращается к блаженному сну.
– Знаю.
Повисает