Большой и синий, неповоротливый, двухэтажный, он стоял около открытых ворот, и воспитанники толпились у дверей, толкаясь и мешая грязь. На боку автобуса красовалась большая белая надпись «ДЕТИ». Бурьянов что-то снова орал, Алиев орал в ответ. Первый попытался пнуть второго, но тот вспрыгнул по ступенькам автобуса. Костылёв же просто стоял поодаль, изнывая от этой картины.
Водкин остановился, затем же вышел на волну охраны. Рация затрещала.
– Латунь, это Водкин, – сообщил надзиратель. – Третьяков вышел сегодня на работу?
– Вышел, – отозвался тот. Латунь очень был похожим на Ремнёва – тоже обычно молчал. Только ходил в чёрном свитере и чёрных брюках, облысевший уже в свои двадцать пять лет.
– Пусть придёт. Поедет на вылазку с нами. Могут быть проблемы с этими… Детьми.
Латунь отключился без всяких «вас понял» и «конец связи», но Водкин ещё не успел даже дойти до замершего Костылёва, как на крыльце появился бородатый мужик в чёрной каске, кирасе и налокотниках. На груди красовалась надпись «ОХРАНА», а на поясе висела резиновая дубинка.
Николай Игоревич ничего не сказал, но в глазах его читалась боязнь оказаться вторым, а то и третьим… Боязнь бесполезности.
– Трогаемся, трогаемся! – орал Бурьянов, угрожая расколоть голову Водкина на множество мелких осколков. – Сукины дети, сидите тихо, не дёргайтесь, или Третьяков вас дубинкой успокоит!
Третьяков сам ничего не сказал, разместившись в задней части автобуса на первом этаже. Он протискивался между воспитанниками, стараясь не сшибить их мощными плечами.
Тройка надзирателей же уселась около водителя – седого мужичка, незаметного такого. С татуировками на обеих руках. Он почти не смотрел ни на коллег, ни на воспитанников. Возможно, он десятки лет крутил руль автобуса, и перевёз за свою жизнь десятки тысяч человек.
– Едем на ферму, – скомандовал Костылёв. – Её держит один депутат-меценат. В общем, хороший человек. Двадцать километров отсюда. Около села Оксановка. Знаете такое?
– Знаю, – кивнул водитель и захрустел передачей.
– Дети мои, – снова начал Бурьянов, как только транспорт зарычал, закачался и начал разгоняться. – Труд сделал из обезьяны человека. И вас сделает людьми.
– Пристегнуться всем, кто не пристегнулся! – скомандовал Водкин.
Все начали щёлкать ремнями. Синяков оказался рядом со Стекловой – желтозубой, не очень хорошо пахнущей, и ему даже захотелось опять увидеть светлые, голубые глаза Черникиной, но она сидела где-то не здесь.
– Привет, – сказала Стеклова и заулыбалась.
– Виделись уже, – ответил Синяков, нарочно выглядывая в окно так внимательно, будто пытался сосчитать ветки у встречающихся деревьев.
– Ты симпатичный, – призналась она.
Андрей задумался. У него наклёвывалось несколько вариантов ответа. Можно было ей сказать, что у неё отвратительный