Он собирался уходить, снова поднявшись на четвёртый этаж. Вездесущий Бурьянов тоже там был. Его смена тоже закончилась. Когда они переодевались, вошёл Ремнёв.
– О, наша птица-говорун, – поприветствовал его Бурьянов. – Как дела?
Ремнёв, естественно, молча кивнул и стал надевать приютскую форму.
– Короче, слушай анекдот…
– Бурьянов, отстань от него, – сказал Водкин, натягивая куртку.
– …в общем, собирается немой кататься на лыжах. Выходит из дома, встречает соседа. А тот его спрашивает: «ты куда собрался?». Немой жестами показал предстоящий процесс. А сосед ему отвечает: «понятно. А лыжи зачем взял?»
Ремнёв никак не отреагировал, ни один мускул не дрогнул на его лице, а вот Бурьянов расхохотался. В комнату для переодеваний вошёл ещё один парень – шатен с лёгкой бородатостью и светлыми глазами. В серой кофте и серых джинсах. Ещё один надзиратель – старший ночной смены.
– Здорово, Чесноков, – тут же оживился старший надзиратель дневной смены. – Хоть один нормальный человек пришёл.
Шатен кивнул и вежливо улыбнулся.
– Скажи мне, – не останавливался ни на мгновение Бурьянов, – вот ты же адекватный человек, образованный. Закончил институт с красным дипломом. Что ты здесь-то забыл?
– Я окончил институт по специальности социальной работы. Я работаю по специальности, – ответил Чесноков удивительно мягким голосом и приветливо улыбнулся ещё раз.
– Да похрен, – ответил Бурьянов. – Я в стрип-бар «Галь Гадот». Кто со мной, поцыки?
– Уж нет, спасибо, – буркнул Водкин. – Ну и название… Хорошо хоть не «Эвелина Блёданс».
– Прикольная тётка… Могли бы и назвать. Я всю юность на неё дёргал, – заметил Бурьянов.
– Я знаю историю и про то, что ты хотел свою училку, которой было… шестьдесят два? – продолжил Водкин.
– Я такого не говорил! – хохотнул Бурьянов. – А если и говорил… Я наврал.
– Ты же тоже… Адекватный человек, – сказал Чесноков любителю входить в бары по ночам, натягивая повязку на плечо. Сказал, чтобы прервать их диалог, их поток нескончаемых юморесок. – Почему ты здесь?
– Скажем так, меня попросили тут быть. Кто, если не я?
Последнюю фразу Водкин ещё слышал… А потом перестал что-либо разбирать. Он сдерживался, чтобы не побежать к выходу. Его достало это место, а дома ждал собственный бар.
Ночь его прошла без особых происшествий, он напился и заснул, а наутро проснулся в собственной блевотине. Водкин матерился, рычал, поднимался… Но он был дома. И предстояло снова ехать на работу, менять надзирателей ночной смены.
Ночь же на новом месте всегда тягостна. И для больного в госпитале, и для солдата в казарме, и для заключённого – в тюрьме. «ПТИЦА» не была чем-то из этого, но совмещала в себе всё сразу.
Когда прозвучал звонок отбоя,