ближе чем за два метра, она пугалась огромной машины, как страшного зверя, она боялась водить, и тут было ничего не поделать, но работать было надо, и тут тоже было ничего не поделать… она возила в город зерно, возила коров и продукты, возила людей, когда их больше не на чем было везти, а теперь вот ей надо вспахать это дурацкое поле! Она неплохо справлялась до последнего момента – до сегодняшнего утра, когда ее трактор вдруг особенно сильно зарычал и отказался работать. Она встала на нем посреди поля и стала пытаться завести его. Снова и снова. Но уже понимала, что ничего не может сделать. И тогда она заорала на него. Заорала матом, забористым, крепким, которым владела в совершенстве, хоть ей и не приходилось пользоваться им особенно часто, который впитала с молоком матери вместе с русским языком – в качестве бесплатного бонуса – который знают и любят люди со всех уголков нашей необъятной родины, бережно хранят и передают из поколения в поколение, как драгоценный фамильный брильянт. Потому что он и правда помогает. Что бы ни случилось. Вот и ей стало легче. Хоть и смешно орать матом на трактор, но это как-то примиряло с действительностью. Она вылезла из кабины, открыла капот и посмотрела на переплетение железяк, проводов и клемм. Когда она училась вождению трактора, их также обучали и ремонту при возможных неполадках. Она только начала постигать эту премудрость, но тут – слава богу! – причина нашлась сразу. И для этого требовалось только провернуть пару гаек. Провернуть, открыть, приладить, закрыть, завернуть обратно. Простой алгоритм. Ничего сложного. Да только вот этот дурацкий гаечный ключ! Он ни в какую не хотел проворачивать эти гайки. Гайки были огромные, гаечный ключ и того больше, и, как она ни старалась – а старалась она изо всех сил – он не хотел поворачивать гайку ни на миллиметр. Ни одну.
Вот тогда-то она села на землю и заплакала. Иногда не спасает даже мат.
– Долбаный, долбаный, долбаный трактор! Долбаный колхоз! – орала она дрожащим от обиды голосом. И оттого, что ее голос был таким противным, было еще обиднее. Она плакала и просто не могла остановиться. Весь мир, все эти новые женщины и новый уклад их жизни, были так далеко. В этот момент для нее все были так же далеко, как и пропавшие мужчины. Где-то там, за дальними далями. А тут оставалась только она одна. С этим дурацким, ничего не меняющим пониманием, что ей была дана работа и она с этой работой не справилась. А ведь она любила не только один хлеб, не только молоко, но и конфеты, и шоколадки Марс, и «Кириешки» со вкусом красной икры. Где теперь все это? Будет ли у нее все это еще хоть когда-нибудь?
Был апрель. Снег уже растаял, но земля была еще холодной, и ее задница замерзла от долгого сидения на ней. Заднице было наплевать на Ленины проблемы – у нее были свои.
И недавно прилетевшие птицы пели над ее головой, словно издеваясь.
Она в сердцах швырнула ключ на землю и медленно
