Я стал смотреть на других людей. Зачем-то мне это было надо. Но я понимал, что не запомню их. А хотелось почему-то запомнить. Решил записать. Достал телефон и начал настукивать одним пальцем без точек и запятых. Палец ошибался, но я не исправлял – можно и потом.
Теперь, когда прошло время, я нашел эту запись. Довольно странно выглядит:
отец с бородой лесного вида и
рюкзак зеленая и черная
одежда с ним сын очень похож
на отца выглдит как будщий
соладт что то призывное и
гтовое к службе слушает отца
с интересом как чужого
человека даже завидно у отца
георгиевскач ленточчка когда
надо он покажет кому надо
девушка в светло голубых
джинсах с дыоами на коленях
одинокий кавказец с
мчтательным взглядом
женщина очнь полная с
крошечными ножками в
остроносх туфельказ
девушка совсеи молодая с
кем то улыбаетсч по телеону
Такая вот запись.
Зачем она была мне нужна?
Не знаю.
Мне нужно было обдумать, как я буду говорить с Верой.
– Вера, – скажу я, – давай не будем пока разводиться. Мало ли что.
Она скажет:
– Хорошо, я не тороплюсь. Но оттягивать тоже нельзя.
Или скажет:
– Не вижу причин, чтобы тянуть.
Или скажет:
– Я вообще-то пока об этом даже не думала.
Представляя этот разговор, я вышел и машинально снял станцию (фото 19).
И пошел к эскалатору.
Поднялся, вышел из станции и снимал там, наверху, продолжая мысленный диалог.
– Ты не думай, я бы вообще уехал, исчез из твоей жизни навсегда, но Мите нужен отец. Настоящий, а не приемный. Он привык к тому, что я его отец. Он меня любит.
– Да, – скажет она. – Но он вырастет. Постепенно Максим станет ему родным и близким. Будет как бы два отца. Что в этом такого?
– Двух отцов не бывает.
– Отстал от жизни. Бывает – и даже при отсутствии матерей.
– Не в нашей стране.
– И в нашей, только нелегально.
– Слушай, я знаю про твою политкорректность, но мы сейчас не об этом.
– У меня