Он замолчал. Порылся в карманах, в которых что-то шуршало, постукивало и перекатывалось, вытащил оттуда поломанную травинку, пахнущую, как и вся его одежда, Железным Городом, и сунул в зубы. Асин в нетерпении затопталась. Слезы высохли, и она глянула на Атто снизу вверх, надеясь на продолжение истории. Но в тишине слышалась только далекая ругань членов команды да свист ветра над головой.
– А что было дальше? – все-таки осмелилась спросить Асин.
– Разве Джехайя тебе не рассказывал? – удивился Атто. – Марь… ее же назвали Маритар, потому что она была дикая, как волны, и такая же дурная. В общем, больше всего Марь злило, когда ей говорили, что у нее нет никого. Она кричала, хваталась за голову. На людей бросалась. Мой нос до сих пор свистит после ее удара. Ей тогда под руку попалась какая-то деревяшка. Ну, я ей, конечно, сказал, что тварь она. И пожелал сдохнуть, – неловко добавил он и пожал плечами. – Потом, естественно, ходил извиняться. А она тихонько так ответила, что придут за ней. Придут и заберут.
Сердце вдруг сжалось от пронзительного знакомого звука. Так скрипит дверь родного дома, которая открывается лениво и медленно, так с трудом катится старенькая телега, везущая на Рынок вкусности. Так поют киты, эти добрые великаны с блестящими гладкими спинами. Как в детстве, Асин легла грудью на фальшборт, перегнулась через него, посмотрела вдаль и за белым пенным кружевом, взлетающим в воздух, увидела их. Далеких, черных, ловящих солнце. Свободных. Так давно не говоривших с ней. Они поднимались из воды, помогая себе широкими плоскими плавниками, кружились в одном лишь им понятном танце. С раскрытым ртом Асин наблюдала за ними, пока Атто не схватил ее отцовским жестом за шкирку и не оттащил подальше.
– Вот порой – совсем ничего от нее, от Марь. А сейчас даже заметно стало – ее дочь, – усмехнулся он, и Асин ничуть не обиделась.
– Простите. – Она виновато опустила голову, чтобы только не встречаться с его внимательным взглядом. – А маму… ее потом забрали?
– Забрали. – Он выплюнул травинку за борт. – Вернее, пропала она тогда. Я думал, может, и правда померла. Или в воду кинулась. Она странная была. Марь, – добавил он, словно ему нравился огрызок маминого имени. – А потом пришла, через пару лет. В новом платье, в башмаках. Посмотрела так гордо, гаденько, снизу вверх и сказала: «Говорила тебе». А она мелкая была, вот как ты почти…
Вдруг он закашлялся – долго, хрипяще: острые слова явно оцарапали горло, не оставили в нем живого места. Асин почти физически ощутила это и схватилась пальцами за свою шею, словно так могла выскрести, вытащить ненужное, чужое. Дыхание Атто было рваным. Кулак с выступающими шершавыми костяшками врезался в грудь, пытаясь выбить оттуда остатки кашля. Но вместо него изо рта вылетали тихие отрывистые проклятия. Затем Атто прижал ко рту жесткую изломанную