Макс грустно рассмеялся, соглашаясь с ним, расправил плечи и, не оглядываясь, вышел из бани.
– Береги свою спину.
– Ты тоже.
Тави подождал пару минут и, быстро выбежав из бани, поспешил к помещениям для слуг. К тому времени как он туда добрался, небо на востоке приобрело голубой оттенок, сообщая о приближении рассвета, и Академия начала просыпаться. Тави осторожно шагал по коридорам и узким лестницам для слуг, стараясь никому не попадаться на глаза. Он бесшумно шел по темным коридорам, не взяв с собой фонарь, и полагался на редкие слабые огни, которые их освещали. Он пробрался по последнему тесному коридору и остановился около маленькой двери, ведущей в нору в стене – комнатку Линялого.
Тави внимательно прислушался, не идет ли еще кто-нибудь, и, убедившись, что его никто не видит, открыл дверь и скользнул внутрь.
В комнате раба пахло плесенью, было холодно и сыро. Она была даже не настоящей комнатой, а ошибкой, случившейся во время строительства: две оштукатуренные стены, потолок всего пять футов высотой; внутри – видавший виды сундук без крышки и спальный тюфяк.
Тави, стараясь не шуметь, подошел к тюфяку и протянул руку, собираясь разбудить того, кто на нем спал.
Лишь в следующее мгновение он сообразил, что под одеялом лежит постельное белье, свернутое так, чтобы казалось, будто это человек. Тави повернулся и принял боевую стойку, а его рука метнулась к кинжалу, но кто-то быстро и бесшумно подскочил к нему в темноте, ловко вытащил кинжал у него из-за пояса, сильно ударил Тави плечом, и тот, потеряв равновесие, упал на пол. Его противник тут же поставил колено ему на грудь, а затем прижал острие своего оружия к его шее.
– Свет, – тихо сказал он, и древняя тусклая заговоренная лампа на стене вспыхнула пурпурным сиянием.
Человек, напавший на Тави, был небольшого роста и среднего телосложения. Каштановые волосы с множеством седых прядей спадали на плечи и закрывали почти все лицо, и Тави едва удалось разглядеть за их завесой карие глаза. Зато он отлично видел отвратительный шрам, клеймо, которым легион отмечал тех, кого обвинял в трусости. Его руки были длинными, жилистыми и жесткими, совсем как старый кожаный ошейник раба на шее, а еще их покрывало множество белых шрамов. Некоторые из них, крошечные, от ожогов у кузнечного горна, другие были ровными и тонкими, такие Тави видел на руках старого Джиральди в гарнизоне и у дона Майлса.
– Линялый, – выдохнул Тави, в груди у которого все сжалось от неожиданного и такого стремительного нападения. – Линялый, это я.
Линялый на мгновение приподнял его подбородок, чтобы хорошенько рассмотреть, затем расслабился и отодвинулся.
– Тави, – пробормотал он сонным голосом, – обидел тебя?
– Со мной все хорошо, – заверил его Тави.
– Пробрался, – хмуро проворчал Линялый. – В мою комнату.
Тави сел:
– Да. Извини, если я тебя напугал.
Линялый ловким движением перевернул кинжал, взял его за клинок и протянул Тави. Тот взял свое оружие и убрал на место.
– Спал, –