В то время здесь было дешево по меркам второй зоны, имелась кебабная забегаловка, жил местный сумасшедший, ругавшийся матом на фонарные столбы, и пышным цветом цвели наркопритоны. Двери домов были выкрашены в кирпично-красный цвет. Теперь они все в основном слякотно-серых оттенков. На месте кебабной обосновался цветочный магазин с раскрученным профилем в соцсетях, торгующий алыми георгинами. На улице подрастают как минимум пять девочек по имени Софи. Чуть ли не в каждом доме стоит соковыжималка. Если бы мы сейчас захотели купить наш дом, он оказался бы нам не по карману. Мы? Опять эти мысленные оговорки. Никак не отвыкну.
Я шепотом говорю «прощай». Весь месяц я потихоньку перевозила коробки из дома в свою крошечную квартиру, пока Стив был на работе. Теперь, когда работа окончена, я чувствую прилив воодушевления. Но сердце все-таки ноет. Его захлопнуть сложнее, чем входную дверь. Так много воспоминаний осталось в этом доме, словно солнечный свет, пойманный в банку: стена в ванной, на которой мы отмечали карандашом рост Энни; нежно-розовая роза, которую мы посадили на могилке Салатика – кролика Энни; папки с журнальными вырезками времен моей молодости, когда я писала статьи и крутость работы интересовала меня больше, чем достойная оплата. Теперь у меня не будет кладовки. И сада тоже не будет. И оплачивать счета придется в одиночку.
Стив продолжает называть это пробным расставанием. Когда я впервые заговорила об этом полтора месяца назад, он мне не поверил. Мы ели пасту с креветками в раздраженном молчании. Меня неделю не было дома, я работала на съемках каталога одежды для активного отдыха в Шотландии: сплошной вельвет, дрожащие модели и проливной дождь. Стив пропустил вывоз мусора – пункт A в списке его преступлений, – так что нам предстояло еще две недели жить с рассортированными отходами, а мусорное ведро и так уже было забито до отказа. Но на самом деле проблема была в другом. В нашем браке накопилось много слоев мусора (пункты B – Z).
Я смотрела, как Стив пальцами отрывает голову креветке, мурлыча себе под нос. Его лицо – темные брови с изломом, шрам на подбородке, заработанный в детстве при падении с велосипеда, – выглядело так знакомо, что я как будто совсем перестала его видеть.
– Ну что я опять сделал не так? – сказал он, не глядя на меня.
Я отложила вилку. Слова сами выскочили изо рта:
– Стив, я так… с тобой… больше не могу.
Прошло несколько секунд. Стив часто заморгал. Он ждал, что я извинюсь или спишу все на гормоны. Из колонок зазвучала «Perfect Day»[2] Лу Рида. В другой ситуации мы бы посмеялись над такой иронией. Но не в этот раз. Теперь казалось, что мы уже никогда ни над чем вместе не посмеемся.
– Но я люблю тебя, – ошарашенно выговорил Стив.
И в то самое мгновение – вечер, восемь одиннадцать на часах, девятнадцатое июня – я поняла, что он сказал это искренне, от всего сердца,