– Очень капризные! И деньги любят больше, чем меня.
Мы засмеялись.
– Да, я показывал свой диплом на курсе. Сказали – очень хороший.
Я почувствовал, что краснею. Бороться на ковре проще, чем писать поляку диплом. Кстати, как быстро он мой диплом стал считать своим… Учись, студент.
– Ладно, привезу я тебе этого… – Влодек заглянул в бумажку, – Паустовского. А у Берггольц действительно латышская фамилия, я посмотрел в энциклопедии. Хорошо, что не немка.
Я не стал выяснять у него, чем немцы хуже латышей.
Через день на лекции по русскому языку наш преподаватель Антон Антонович Балабан вдруг заговорил о роли омонимов.
– Посмотрите, как одни и те же слова могут иметь разный смысл, – сказал он. – Вот одна фраза: «Когда пришел Наполеон, поляки пели соло в яме». И вторая: «Когда пришел на поле он, поля кипели соловьями». Как разделишь слова, так и будет: в одном случае поляки пели, в другом поля кипели, что кому больше нравится.
Мы уже привыкли к оригинальности Антона Антоновича. Однажды его на собрании попросили присесть в президиум. «Спасибо, – громогласно заявил Балабан, – при Советской власти насиделся!» Он действительно сидел несколько лет после войны, то ли за нацдемовщину, то ли за шпионаж. А в другой раз объявил на лекции: «Как говорят, так и правильно!» При этом ему никто не запрещал преподавать в университете и не лишал звания профессора.
Но мысль о соло поляков в яме во времена Наполеона мне понравилась. И я поделился ей с Яном.
– Русские – странные люди, – отметил Ян. – Никогда не поймешь, что они имеют в виду.
– А что тут понимать, – запротестовал я, – вы как пели соловьями при Наполеоне, так и поете. Ничего не изменилось.
Ян побледнел. Позже я заметил, что если в разговоре ты упоминал о Наполеоне, почти все поляки бледнели. Ради интереса я вставлял, что знаменитый Михал Клеофас Огинский тоже мечтал о восстановлении Великого Княжества Литовского, но поляки пренебрежительно усмехались. Огинский с его полонезом не шел с ним ни в какое сравнение.
– И вы не изменились, – посмотрел на меня сверху вниз Ян, он был высокого роста. – Зачем разделили мир на восток и запад?
– Затем, – сказал я. – Одной Америке, что ли, править? Мы тоже хотим.
– И у нас была Жеч Посполита от моря до моря! – загорячился Ян. – И вы в ней неплохо жили, Ягайло даже польским королем стал!
– Наполеону голову свернули, и с другими то же самое будет, – брякнул я, не уточняя, правда, кто эти другие.
– Длячего?!
Польское «длячего» значило «почему».
– По капусте и по кочану, – ответил я, понимая всю бессмысленность нашего спора. – Когда Влодек уезжает в Варшаву?
– На следующей неделе.
Ян тоже понял, что не стоит переходить на личности. Так недолго и за грудки схватиться. Хотя я представить Яна дерущимся не мог.
– Конечно, не могу, – подтвердил Ян. – У меня почки.
И каждый из нас занялся своим делом: Ян открыл очередную книгу, а я ушел на тренировку. До окончания университета было еще два года.
Перед