А в ларчике этом таится секрет.
Напомнит он нежныя страсти обет.
Он сердце богини вернет молодцу
И дело к счастливому склонит концу.
Вот так! Конечно, такой строфой нельзя гордиться, но она должна удовлетворить всех. По крайней мере, так казалось Алексею Васильевичу. Он широко распахнул дверь, по обыкновению, подмигнул портрету отца и снова направился в сени, где томились его подваластные. На этот раз текст был запомнен намного быстрее. Возможно оттого, что последняя строчка, которая собственно только и поменялась, была куда проще предыдущей. Актеры справились с ней блестяще. Привыкшая к высоте Малаша почувствовала себя на лонжах уверенно и в ней даже вдруг появился некий кураж. Во всяком случае, она элегантно приземлилась и величественно подала Погожеву шляпную картонку, отчего сцена дарения выиграла, а девушка в графских глазах приобрела вдруг какой-то особый шарм и очарование.
На эту пору, а с того момента, как Робер паскаль предложил Алексею Васильевичу свою помощь, прошло уж не менее двух часов, выяснилось, что балет уж готов и Погожев пожелал немедленно посмотреть весь маленький спектакль, сочиненный с таким трудом, в целости. За сим последовало несколько генеральных прогонов, в коих постоянно что-то не шло и сбивалось. То хор вступал не там, то раскат грома получался совсем уж несущественным, то балерина делала не то па, по причине того, что балет был еще плохо отрепетирован. Словом, генеральных прогонов было несколько, и ни один не удовлетворил Алексея Васильевича в полной мере. Наконец, видя, что труппа совсем измотана и ощущая жуткую головную боль, он махнул рукой:
– Ну, последний раз и отдыхать.
Но и на этот раз все пошло вкривь и вкось. Уставшие и с утра не имевшие во рту маковой росинки, актеры, делали над собой усилия, чтобы все исполнить гладко и именно оттого все было как раз наоборот – с сучками и задоринками или, и того хуже – с целыми бревнами. Танцовщики наступали руг другу на ноги, Зевс, делая величавый жест, слишком резко отступил назад и чуть не свалил с подмостков верную жену Геру. Отчего нимфы и сатиры, на которых был возложен спуск Амура с заоблачных небес, неожиданно, словно желая несколько уменьшить толчею на густонаселенном Олимпе, принялись спускать Амура, еще даже не получившего положенную ему шляпную коробку.
Амур не смутился, а потянулся к протянутой ему Зевесом коробке, но от его движения, какая-то пружинка из застежки, коей была приделана к его костюму