Он вытянул шею в сторону третьего этажа и увидел, что свет из холла наверху льется на лестничную клетку. Затем посмотрел вниз, на первый этаж, к шестидесяти семи годам уже не доверяя собственной памяти, и увидел, что да, там тоже ярко горел свет. Так что с электроэнергией все нормально. Нет, только его этаж не горел. Его этаж, а еще трех других людей и семей, и все они остались без света.
– Хм,– прохрипел Уилсон, подумывая вернуться и позвонить управляющему. Но было поздно, у него был тяжелый день, и он буквально ощущал вкус «Амаретто» на сухом языке. Черт, если он мог пройти от школы «Либерти» до дома с завязанными глазами по оживленным улочкам через все препятствия, то он уж точно дойдет пятьдесят шагов до конца коридора к восьмой квартире. Да уж, а как же иначе. Свет подождет. Пусть уборщик в его голове заткнется, потому что не-уборщик хотел включить телевизор, вытянуть ноги, погладить кошку и глотнуть вкусненького. Точно, пора-таки дойти до дома.
Уилсон небрежно махнул рукой, давая вселенной понять, что она может развлекаться сама с собой как ей угодно, и направился по темному коридору к восьмой квартире.
В паре шагов от двери он снова взял массивную связку ключей, потянул толстый круг из металла на выдвижном шнурке из зажима на поясе и начал искать нужный ключ подушечками обветренных пальцев.
«Но, Господи, как же темно»,– подумал он и почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом. Поругал себя за страх, но ему никогда не нравилась темнота, а еще ходить по…
У него за спиной что-то скрипнуло.
Он повернулся с открытым ртом и широко распахнутыми глазами. Волосы на шее теперь стояли по стойке смирно и отдавали честь, а ползущие по рукам мурашки маршировали в такт звуку, который издавали его истрепанные нервы.
– Наверное, тот чертов кот,– пробормотал Уилсон, имея в виду толстого оранжевого полосатого кота Уиллоуби, которого они с Фикс так не любили. Ни капельки.– Беги давай,– попытался он сказать твердым голосом. Как будто он контролирует ситуацию.
Но его голос был словно мертвым отголоском в пустом коридоре.
Из окна в дальнем конце, за лестницей, было видно, как день становится сливового оттенка, и теперь даже сама лестница стала размытой полутенью в конце длинного темного туннеля.
– Хрень какая, вот что,– сказал Уилсон и повернулся к своей двери. Теперь он двигался быстрее, снова вытащил ключи из-за пояса. Его пальцы стали влажными, и тяжелое металлическое кольцо соскользнуло и уехало обратно, хлопнув по костлявому бедру.
– Черт возьми,– сказал он громче, чем намеревался, слыша первые ноты страха, первый холодок на позвоночнике,