Вернувшись из похода, Авдей снова задумался о своем будущем и снова решил податься в бега. Долго прятался, промышляя чем придется, бывало, что и не всегда по совести и по-христиански поступал.
– Голод не тетка, – словно оправдываясь, говорил Авдей, – кашей не накормит. Со временем подался на Волгу к бурлакам. Таскал с артелью лодочки плоскодонные с парусом – расшивы. Познакомился я с одним дьячком и тот справил мне «пропускное письмо» и с ним добрался до Азова, но тамошняя жизнь мне не приглянулась. Вода в море этом гнилая, и тяжелый дух у нее. Думал опять на Волгу податься, но свела меня судьба в кабаке с такими же, как и я, горемыками. Выпили, разговорились и сказывают они, что идут, мол, в земли дальние – за Яик. Был среди них один мужичок за старшего. Он мне и говорит: дескать, жизнь в землях тамошних вольная, барину твоему ни в жизнь тебя там не сыскать, идем с нами в артель.
– Ох и славно мы тогда погуляли! Мужичок стал у нас за атамана. Ходили мы по усадьбам и монастырям, брали золотишко, камни драгоценные. Бывало, и «красного петуха» подпускали, и по дорогам шалили. Но однажды наш атаман сказал, что не может он так более, что тяжела ему стала лихая жизнь не по Христовым заповедям. В ту же ночь мы пришли в одну церковь, разбудили тамошнего настоятеля, дали ему денег и велели отслужить панихиду по всем невинно убиенным нами людям и по своим безвременно усопшим товарищам. Просили у батюшки отпущения грехов. Затем поделили промеж собой награбленное добро без обмана и пошли с миром кто куда. Я хотел было податься обратно на юг, в вольные степи, да, видать, не судьба, по дороге случилось несчастье, – продолжал Авдей свой рассказ. – Набрел я на казачий разъезд. Я, знамо дело, сопротивлялся, но куда там… Скрутили, как цуцика, и обобрали меня до портков. Все забрали. Ладно хоть исподнюю рубаху оставили. Затем оковали меня и отправили в Мензелинск. Там держали в яме, в колодках, с другими ворами, беглыми и бунтовщиками. Есть не давали. Вот я и оголодал сверх меры, одни кожа да кости, «чистая смерть».
Много народу померло там от голода и пыток тамошних мучителей. Оттуда на волю была только одна дорога – смерть. Вот я и думаю: прикинусь-ка я мертвым, авось они и не заметят. И вправду, куда там разбираться, когда каждый день нас по дюжине, а то и больше умирало. Только штыком кольнули разок-другой в ногу, я зубы сжал, молчу и дышать перестал. Слышу, один другому говорит: «Кажись, преставился». Пришли люди, кинули в сани с другими покойниками, вывезли за город и бросили в канаву. Я дождался ночи, вылез и пополз в сторону леска. Там отлежался, отдышался и пошел