Осип Мандельштам: ворованный воздух. Биография. Олег Лекманов

решении и проститься. Я начал с того, что нещадно изругал его “последними словами”, ибо истерику иначе не одолеешь. Однако его “истерика” оказалась упрямой. Надеяться, что его не пустили в Варшаву, не приходится, но можно думать, что он, как несомненно умный человек, на месте увидит, что ему не быть санитаром, и скоро вернется к своим обычным занятиям, и вернется, Бог даст, здоровым и невредимым. Уезжая 21 дек<абря>, он по телефону прощался со мною и просил материальной помощи. Я – пусть это жестоко – отказался наотрез»[209]. Каблуков рассчитал все правильно: уже к 5 января 1915 года Мандельштам вернулся в Петербург (по не слишком достоверным сведениям, в Варшаве отчаявшийся поэт предпринял попытку самоубийства). Оставшиеся два года мировой войны он сотрудничает в Союзе городов – вспомогательной военной организации либерального характера.

      Политической риторике, в духе любимого им Тютчева[210], Мандельштам в первые месяцы войны тоже отдал щедрую дань. Так, создавая свое дебютное военное стихотворение «Европа», он стремился показать карту боевых действий как бы с высоты птичьего полета, приглашая читателя вглядеться в причудливые очертания Испании и Италии, полюбоваться нежно-салатовой окраской болотистой Польши:

      Завоевателей исконная земля —

      Европа в рубище Священного союза;

      Пята Испании, Италии медуза

      И Польша нежная, где нету короля.

      Стихотворение «В белом раю лежит богатырь…», писавшееся накануне злополучной поездки поэта в Варшаву, сконцентрировало в себе рекордное для раннего Мандельштама количество официозно-православных формул и образов (влияние Константина Леонтьева, которым Мандельштам зачитывался как раз в 1914 году?):

      В белом раю лежит богатырь:

      Пахарь войны, пожилой мужик.

      В серых глазах мировая ширь:

      Великорусский державный лик.

      <…>

      Разве Россия не белый рай

      И не веселые наши сны?

      Радуйся, ратник, не умирай:

      Внуки и правнуки спасены!

      А в стихотворении Мандельштама с тютчевским заглавием «Encyclica» (поводом к написанию которого послужило миролюбивое послание папы Бенедикта ХV ко всем воюющим народам) на первый план выступила католическая, «римская» тема:

      Есть обитаемая духом

      Свобода – избранных удел.

      Орлиным зреньем, дивным слухом

      Священник римский уцелел.

      И голубь не боится грома,

      Которым церковь говорит.

      В апостольском созвучьи: Roma! –

      Он только сердце веселит.

      Я повторяю это имя

      Под вечным куполом небес,

      Хоть говоривший мне о Риме

      В священном сумраке исчез!

      В последней строфе этого стихотворения речь, по всей видимости, идет о Чаадаеве, «по праву русского человека» вступившем «на священную почву традиции, с которой он не был связан преемственностью» (как писал Мандельштам