Коридор, ведущий от парадной двери, был усеян снимками семьи Дэвисов, оставшейся в Ситке, застигнутой во все обычные секунды бытия: рождественские праздники, дни рождения, выпускной, многочеловечные церемонии, расположенные в чётком временном порядке. Узнать отца близнецов с широкими скулами, угрюмого брата и улыбчивую мать-альбиноску было достаточно легко; сложнее было найти фотографии, на которых присутствовали все четверо одновременно. В спальне витал аромат кокосового лосьона: проснувшаяся Люси что-то изучала в телефоне, время от времени поднимая невнимательный взгляд в пустошь комнаты, и иногда этот взгляд упирался в Мишу. «Вам всё ещё доставляют удовольствие мысли о беспокойстве за вас других людей?» – «Всё ещё? Думаю, я стал более твёрд в своих убеждениях, чем раньше». – «В каких убеждениях?» – «Я имею в виду, никто не беспокоится обо мне на самом деле. Это всё не имеет значения». – «А что имеет значение?»
Миша не знал, что ему делать и куда идти, как снять броню, что сказать. Он избегал дистанции, на которой рассинхронизировались их чувства, боялся излишне сузить пространство. Отправлял своё сознание из тела в угол комнаты, на подоконник, куда угодно, как угодно, лишь бы отвлечься от боли в груди, которая стала невыносимой теперь, когда он точно определил, что это такое.
– Майкл, – неожиданно позвала Люси. Миша вздрогнул. – Миша. Прости. Что с тобой было сегодня? Ты боишься меня?
«Что на самом деле имеет значение, Миша?»
Он вдохнул и выдохнул, тщательно обдумывая варианты.
Закрываясь от приглушённого спутанного света, Люси потянула его за запястье. А потом схватила за подбородок, сжимая пальцами, чтобы тот опустился, и рот растянулся в ожидающей бездне, чтобы её язык мог ворваться и выжрать полость, как зимняя тьма.
Возвращаться в общежитие не хотелось, в светящемся, целофановом одиннадцатом часу это казалось ещё и бессмысленным, и Миша не заметил, как оказался на крыльце уэйнова дома посреди декоративных виноградных лоз, которыми было завешано под звонком деревянное полотно. Внутри никого не оказалось, в наушниках зазвучала печальная «that way» от Тэйт Макрэй и рассеялась где-то в симфонии ватных, набухших верхушек деревьев, по струнам сбитой в выхлопы четвёртой авеню. Вглядевшись в окровавленный ливнями обвод крыши лётной школы за кварталы еловых аллей к северу, он уселся на промёрзшие до свай ступени – чья-то искажённая тень туманностью IC63 осталась ужинать органами позади межрёберья. Наушники сигнализировали о потере заряда. Надо было бы спрятать их в шоппер, который успел чуть оборваться в левой лямке за недельные похождения не по погоде, и дождаться момента, когда он окажется в доме Уэйн рядом с нормальной розеточной пастью, но до самого