Я не знаю, что ему ответить. Тщетно пытаюсь найти оправдания папе и убедить саму себя в том, что это всё была ужасная ошибка… Но, видно, я и в самом деле не знала правду.
– Но папа… – начинаю я, запинаясь. – Я же знаю его. Он не стал бы никогда…
– Джереми Норвуд был одним из обладателей серебряной карты, лучшим другом моего отца, самым верным соратником, с которым он всегда советовался. – Последнее он добавляет с нажимом: – Ты не знала его. Совсем.
Я опускаю взгляд. Не могу позволить себе снова плакать. Слёз пролито достаточно. Остаётся лишь смириться с уготовленной мне участью.
– Скажи, ты всё ещё хочешь сбежать от меня? – спрашивает Гай.
Подняв глаза, я отвечаю чистую правду:
– Да.
Он качает головой:
– Это неправильный ответ. Тебе легче привыкнуть ко мне, нежели сторониться.
– А если я не хочу привыкать к тебе? Что, если я хочу забыть о твоём существовании?
– Не хочешь. Всё это обман, за которым ты пытаешься скрыть свои истинные чувства, Каталина. Я знаю. Потому что сам поступаю так уже много лет.
Гай кажется таким грустным сейчас, что я снова вижу в нём совершенно другого человека. Парня, который никогда не причинит никому вреда. Парня, который не знает, что значит чужая кровь на руках.
– Что тебе будет за убийство того… серебряного? – спрашиваю я тихо.
– Если бы мы жили во времена Дикого Запада, за живого или мёртвого Юстаса Крейга мне вручили бы не меньше тысячи долларов, – с усмешкой отвечает он. – Он был очень ценной фигурой в царстве моего отца. Полагаю, меня выпорят.
Слова вылетают из моих губ быстрее, чем я делаю вдох:
– Покажи мне свою спину.
На мою неожиданную просьбу он удивлённо приподнимает брови, потом хмурится, спрашивая:
– Зачем?
– Нейт сказал, что я пойму отношение твоего отца к тебе, если увижу твою спину. Покажи мне её. Я хочу всё понять.
Гай отрицательно качает головой, отказываясь. Я даже вижу, как его пальцы сжимают край рубашки, словно кто-то способен подойти сзади и снять её с него, выставляя напоказ спину.
Я встаю с дивана и медленно подхожу к нему. Я босиком, но теперь мне уже плевать на приличия и гигиену. В душе творится грязь куда страшнее, чем то, что ждёт снаружи.
– Покажи, – снова требую я. – Покажи мне её.
– Нет, Каталина. Закроем эту тему.
Я кладу ладонь на его руку. Могу поклясться богом, что он вздрагивает от моего прикосновения.
– Я не уйду, пока ты не покажешь. – Голос у меня выходит уверенный. – Я серьёзно.
Гай поднимает на меня свой взор. Глаза горят каким-то едва заметным страхом, а губы сжимаются в тонкую линию.
– Ты уверена в том, что хочешь заглянуть в мою душу? – спрашивает он. – Ты только что изъявляла желанием меня никогда не знать.
– Раз неизбежное уже случилось, поздно поворачивать назад, – говорю ему я.
И тогда Гай словно решается. Его пальцы тянутся к пуговицам. Я задерживаю