словно в ладоши, хлопала крыльями.
На берёзе встревожились листья…
Возле калитки,
возле калитки
я поднял детскую варежку
и повесил на изгородь…
Громко падали яблоки.
Шёл по деревне,
смотрел на дома,
а всюду было пусто:
живые души
исчезли из этого мира.
Над колодцем ветер…
Над колодцем ветер
раскачивал пустое ведро,
и тихонечко звякала цепь.
Я пошёл было дальше,
но пришлось
воротиться обратно:
через дорогу ползли змеи,
извиваясь серебристыми телами.
Шёл среди безмолвия
и представлял себе
петушиный крик
или мычание коровы,
или хотя бы скрип двери:
без этого было жутко.
– Шушушу! Шушушу! —
словно любопытные старухи,
за спиною
шушукались листья.
На пустыре
ведьма косила крапиву.
Я хотел было подойти,
но она оглянулась
и махнула рукой:
проходи, мол, проходи!
И я в последний раз
посмотрел на деревню:
она молча плыла
в предрассветном тумане…
Я вышел за околицу…
Я вышел за околицу
и побрёл по просёлочной дороге,
спотыкаясь о верстовые камни
и падая в задубелую колею,
а дорога зарастала следом
подорожником и иван-чаем,
подорожником и иван-чаем.
«Лешачиха – глаза с поволокой …»
А. Ремизову
Лешачиха – глаза с поволокой —
ненароком прошла вдоль села.
Видел я из зашторенных окон:
парня в лес за собой увела.
Так измучила душу и тело,
что он ходит теперь сам не свой,
но сияет в глазах его серых
свет зелёный да свет голубой.
«Лешева дудка. Лешева дудка …»
Лешева дудка. Лешева дудка —
старых времён золотая погудка.
Снова накрыло вечернею тенью
сорок колен соловьиного пенья.
Лешева дудка… Лешева дудка —
жизни жестокой хмельная минутка.
Как от восторга душа замирает:
леший плешивый на дудке играет!
Вновь соловей о любви говорит:
пламенем пышет и огнем горит…
Лешева дудка… Лешева дудка —
щёлкает, свищет
прекрасно и жутко.
Северная мелодия
Опадает осень. Опадает.
Вкусно тает жёлтая морошка.
Птица от земли не улетает.
Тролль играет на губной гармошке.
Я лицом в окошко припадаю.
Восхожу на хриплые порожки.
Там, в избе, тихонечко играют —
тролль играет на губной гармошке.
«Горели звёзды невысоко…»
Горели звёзды невысоко.
Шуршала