Созывала вороньё.
На трёх водах кипятила
приворотное питьё.
Поднялась заря-полымя.
Разыгрался ветер-вой…
Проросла судьба полынью —
самой горькою травой.
«Зашумит под окном обнажённая ветвь …»
Зашумит под окном обнажённая ветвь —
стукнет в раму средь полночи чёрной.
Керосиновой лампы рассеянный свет
еле виден в окне закопчённом.
Эта ночь запрягла вороного коня
и впотьмах с улюлюканьем гонит.
И поэтому так под окном у меня
ветка гнётся под ветром и стонет.
И трава нашептала грозу ввечеру
жёлтой липе и красному клёну.
И свободные силы на воле ревут
над пространством пустым и бездонным.
Мёрзлый ветер потянет с другой стороны
небывалых дождей паутину.
То ли крики совы, то ли свист Сатаны
по ночам осыпает рябину.
«Слышу птицы долгий голос…»
Слышу птицы долгий голос.
На простор раскрыта дверь.
Паутины вдовий волос
собирается в кудель.
И медлительные сказы
происходят наяву…
И старик совиным глазом
долго смотрит в синеву.
В старинном парке
Целый день в старинном парке,
На скамейке у реки,
Три мегеры, словно Парки,
Крутят серые клубки.
Золотое солнце светит.
Берег влагой напоён.
И у ног играют дети
С незапамятных времён.
Облака проходят чинно,
Так же, словно в век иной, —
Чьи-то лица различимы
За воздушной пеленой.
Годы призрачно-иные
Не рассыплются во прах:
Чьи-то шёпоты ночные
Заблудились в камышах.
В доме том пустопорожнем,
Между сумрачных окон,
Дверь открылась осторожно:
Кто-то вышел на балкон.
Кто-то видит, кто-то слышит,
Кто-то что-то говорит…
То ли это ветер дышит,
То ль душа моя болит.
«Прилетает зяблик-птица…»
Прилетает зяблик-птица…
Окликают неба ширь
синим посвистом синица,
красным посвистом снегирь.
Обод солнечной короны
март повесил на гвоздок…
Строят строгие вороны
хворостиное гнездо.
Обнажилась у подворья
прошлогодняя трава…
Как дорога в Лукоморье,
тает зимняя тропа.
Призрачная деревня
Подошёл к деревне…
В полночь
я подошёл к деревне…
Ни в одном окне
не было света,
и избы
тёмными громадами
обступили меня.
Ни людей, ни животных
не было слышно,
только на пустыре
ведьма