– Сочувствую. Я понимаю, как это тяжело. Мне, одинокому, проще.
Дэвид посмотрел на друга. Он выглядел уставшим и более нервным, чем обычно.
– Как родители? – спросил он.
– Катаются как сыр в масле.
Подобно Дэвиду, Джефф был единственным ребенком, отец его был ушедшим на покой бизнесменом. Его родители вели безмятежную жизнь в Хертфордшире, деля время между игрой в шары, уходом за розами и гольфом.
– Все спрашивают, когда я встречу какую-нибудь милую девушку, – добавил Джефф. – Меня так и подмывает сказать, что тех, с которыми мне сейчас приходится иметь дело, милыми не назовешь. – Он коротко хохотнул, потом сменил тему: – Как твой отец?
– Нормально. Получил от него письмо на прошлой неделе. В Окленде сейчас весна, он недавно ездил с семьей брата посмотреть на Ротуроа. В кои-то веки не шел дождь.
– До сих пор не встретил симпатичную вдовушку из киви?
– Он никогда не женится снова. Слишком предан маме.
По лицу Джеффа пробежала тень; Дэвид решил, что друг подумал о той женщине в Кении.
– Слышал о полете Бивербрука в Берлин? – сменил он тему.
– Да. Если верить клубному телеграфу, Гитлер не в состоянии принять его.
– Может, Гитлер и впрямь умер – он не появляется на публике вот уже сколько… два года?
Джефф решительно мотнул головой:
– Он не умер. Нацистские вожаки передрались бы за корону – они грызлись как крысы, когда делили экономическую империю Геринга после его смерти.
– Как я хочу, чтобы Гитлер умер!
– Твои слова да богу в уши, – с чувством подхватил Джефф.
В детстве, живя в Барнете, Дэвид редко думал о своем ирландском происхождении. Он знал, что в Ирландии творятся ужасные вещи и что родители совсем маленьким привезли его в Англию. Бабка и дед по отцу остались в Дублине и порой навещали их; они умерли с разницей в полгода, один за другим, когда Дэвиду было десять. О своей семье мать никогда не говорила – с годами Дэвид понял, что там случилась какая-то ссора.
На плечах матери всегда лежало бремя ожиданий. Отец был человеком солидным, невозмутимым, беспечным, зато Рейчел Фицджеральд, маленькая, худенькая и подвижная, все время хлопотала, постоянно обращаясь своим мелодичным голосом то к мужу, то к Дэвиду, то к домработнице, то к подругам из Консервативного клуба. Если она не разговаривала, то слушала радио, подпевая мелодиям, а иногда наигрывала их, поразительно хорошо, на пианино, стоявшем в столовой. Она постоянно убеждала Дэвида, что надо прилежно учиться: с такой безработицей после войны очень важно иметь профессию. Говорила она с тревогой, точно их обеспеченную, беззаботную жизнь могли внезапно отнять.
Дэвид рос спокойным и сдержанным, в отца. И внешностью тоже пошел в него, хотя волосы у него были волнистыми, как у матери, только не рыжими, а черными. «Ты и твой