Ни один духовный экстаз не достигает той высшей пронзительной силы экстаза, который сопровождает выигрыш на скачках, пусть даже третьего приза. Душевный подъем был столь велик, что с наступлением одиннадцати часов казалось глупо просто посиживать в клубе за разговорами. И еще глупее – пресно отправиться на боковую. Широким жестом я предложил, чтобы все мы вернулись домой переодеться, а затем, полчаса спустя, возобновили празднование за мой счет «У Марио», где музыка и танцы длятся до трех. И мы рассыпались в такси по нашим разнообразным жилищам.
Как редко в земной юдоли нас посещает предчувствие надвигающейся катастрофы! Входя в дом на Эбери-стрит, где мною снималась квартира, я мурлыкал веселый мотивчик, и даже обычно усмиряющий вид Баулса, моего домохозяина, с которым я повстречался в прихожей, меня не усмирил. Как правило, встречи с Баулсом действовали на меня, точно интерьер величественного собора – на истинно верующего богомольца, но в этот вечер подобные слабости были мне чужды.
– А, Баулс! – вскричал я дружески и лишь в самую последнюю секунду помешал себе добавить «честная твоя душа». – Приветик, Баулс! А знаете, Баулс, в клубном тотализаторе я вытащил Ганга-Дина.
– Неужели, сэр?
– Он, знаете ли, пришел третьим.
– Да, я почерпнул это из вечерней газеты, сэр. Поздравляю вас.
– Благодарю, Баулс, благодарю.
– Пораньше вечером заходил мистер Укридж, сэр, – сообщил Баулс.
– Неужели? Жаль, что он меня не застал. Я его разыскивал. Просто так заходил или ему что-то требовалось?
– Ваш фрачный костюм, сэр.
– Мой фрачный костюм, э? – Я беспечно рассмеялся. – Нет, он неподражаем! Никогда не угадаешь… – Жуткая мысль оглушила меня как удар по затылку, по прихожей пронесся ледяной ветер. – Но он ведь его не забрал, верно? – пролепетал я.
– А как же, сэр.
– Забрал мой фрак? – хрипло пробормотал я, хватаясь за стойку для шляп, чтобы не упасть.
– Он сказал, что все будет тип-топ, сэр, – пояснил Баулс с той тошнотворной терпимостью, с какой неизменно принимал все, что говорил или делал Укридж. Одной из величайших загадок моей жизни было поразительное отношение моего домохозяина к этому адскому псу. Он прямо-таки ластился к нему. Приличный типус вроде меня вынужден тихо благоговеть в присутствии Баулса, а пятно на роде человеческом вроде Укриджа может орать на него, перегнувшись через перила, и не услышать в ответ даже легчайшего