А у кого-то былая любовь начинает скалиться фальшью и гадким притворством…
Медленно, но фатально и неминуемо это враньё проступает липким потом на загримированном лице. Как бы ни старался лицедей, обман будет замечен. И стрелой вонзится в сердце другого… Смертельно ранит, погонит к отчаянию. Ожесточит душу, надорвет криком горло.
Медленно, растерянно и отрешенно возьмет дрожащая рука все заветные письма – доказательства невыносимого ныне счастья – и отчаянно швырнёт их в огонь. Умрёт душа. А ведь так хотела жить целую вечность!
…Все правильно.
Чтобы родиться заново, надо сгореть дотла…
Дверь между нами
Калачева Ольга
Меня бьёт озноб. Бред. Такой страшный бред. Как страшно проваливаться в эту густую и липкую грязь, которая забивает нос, уши, рот. Она не даёт дышать. Не даёт просто вздохнуть, чтоб лёгкие развернулись, и я задыхаюсь. Я плачу и задыхаюсь. Но никак не могу вынырнуть из неё, из этой трясины к солнцу, к свету, к радости.
Пронизывающий ветер гоняет пустую жестянку от стены к стене. Банка хоть и помята, но ещё в силах со звоном катиться по грязному от обвалившейся штукатурки, стёкол и мелких щепок полу. Окна выбиты, вырваны с корнями. Косяки висят на пожухлой ржавой строительной пене и болтах. Стёкла кое-где сохранились разбежавшимися трещинами и глазницами под повязкой паутины.
В комнате уцелели только две двери. Одна комната от всего дома и две двери, выходящие в разные стороны света. Двери, конечно, покоцаны: следы от пуль и взрывов – на одной, следы взлома и грязи – на другой. Но обе они в потёках крови и ещё чего-то, о чём совсем не хочется догадываться.
– Привет…
– Привет…
– Я смотрю, ты опять рисовала. Жаль, что у меня никак не получается порисовать, ни места, ни красок.
– Как вы?
– Лёшка болеет.
– Мой тоже.
– Катя опять не смогла выйти в школу, нет электричества, обстрел.
– А ты?
– А что я? Всю ночь кашляла, хозяин квартиры сегодня заглянул и спросил: как я себя чувствую.
– Не могу представить, как вы там без тепла…
– И не надо. Береги себя. Мы живём твоими молитвами.
Жестянка опять с радостным дребезжанием покатилась в мою сторону. Я осторожно присела и протянула руку:
– Не сердишься? – баночки мы собираем для окопных свечей.
– Дурочка, ты что ли, у самих дети…
– Ты знаешь, если бы могла, помогла, чем могу.
– Я знаю. Главное молись, я верю, что мы встретимся.
Я пытаюсь заглянуть в дверь на той стороне, но меня сдувает сильным порывом ветра, дверь захлопывается с такой силой, что меня опять швыряет в трясину, и я начинаю тонуть. И опять она протягивает мне руку из противоположной двери и тащит