– Где надо, там и набралась.
Наемник внимательно посмотрел на неё, Милена смутилась.
– Я из Полесья, вообще-то, – сказала она, чуть погодя. – Мой отец егерем был у полесинского шляхтича, Богдана из Бразды, а я при дворе родилась. В платьице с кружевами ходила, всё училась бисером вышивать…
– Несладко жилось, что ли? Каким ветром тебя в Затон-то занесло?
– Когда Фольверк с Полесьем союз заключил, и Яна Худого королём начали звать, наш шляхтич тотчас в немилость попал – не ладили они с Яном этим издавна. В народе болтали, они невесту когда-то не поделили, бороды по молодости друг дружке повыдирали. Ян пошёл на Богдана с войском. Повоевали они, правда недолго: за Яном уже немтыри – так у нас фольверкцев называют – стояли, их Светлый Орден за него бился, а Бразда только полсотни всадников могла выставить. Словом, Богдана схватили, железом пытали, а потом сожгли. Страсть как нравилось им людей сжигать, Светлым этим. А потом понаехали в Бразды немтырские попы, принялись церкви перелицовывать. Дескать, наше солнце с семью лучами, а они говорили, что правильно – чтоб пять было, так их Собор решил. Народ воспротивился, ну они – опять жечь.
Милена помолчала немного. Трещал костёр, к небу летели искры.
– Мамка моя знахаркой была. Травы ведала, лечила светлым словом. Оказалось, скверно это. У попов аж глаза блестели и руки тряслись, когда они мамку волокли на судилище. Я слыхала, когда её жгли, народу собралось – тьма-тьмущая. Мне-то всего восемь годков было, одна я туда не дошла бы, да и отца бросить не могла. Он в горячке валялся – крепко ему досталось, когда он мамку у стражи отбить хотел. Он оклемался, хоть никто не верил. И хорошо, что не верили, ведь его тоже сжечь должны были, а тут решили – сам помрёт. Но снадобья мамкины помогли, да и я, хоть малявка была, но чему-то от неё научиться успела. А, как отец на ноги встал, мы в лес ушли. Платьица мои и шитьё – все дома осталось… Слыхал, наверное, про Тараса Злохотника? Это моего отца так стали называть, очень уж он вредил новым хозяевам. Худой Ян за его голову тоже полкоролевства и дочку обещал. Да куда там! Для отца лес родным был, под ним к тому времени уж две сотни лучников ходило. Четыре года мы в лесу жили. А потом война началась, уже с вами.
– Дальше я знаю, – сказал Горчак. – Наш князь Ладомир даже гонца в лес посылал, хотел задружиться с злохотниковыми лучниками. Только получил отказ, а потом Злохотник и вовсе пропал. Слухи ходили, убили его.
– Постарел он, да и я подросла. Вот он на Север и подался. Награду за его голову уже никто не даёт, можно пожить спокойно.
– Пока он просто Тарас – да, но ты бы про Злохотника поменьше трепалась с кем ни попадя: Ян Худой жив до сих пор. И ножик, что папаша тебе отдал, убрала бы подальше, больно приметное клеймо на рукоятке.
Милена невольно накрыла ладонью вытесненный на навершии кинжала знак – натянутый лук с наложенными семью стрелами.
– С кем ни попадя?
– С наёмниками, к примеру. Говорят, они за золото мать родную продадут.
Милена неуверенно улыбнулась.
– Так