– Не моя забота. Я в герои не лезу, мне и под забором хорошо. Но, ежели не хотите мороки, можно иначе сделать. Я один пойду.
Староста вытер лоб и с трудом сдержался, чтобы не плюнуть от досады.
– Погоди, – проговорил он. – Твоя взяла. Пошлю к посаднику. Получишь долю. Только если с парнями что-то стрясётся…
– Не стрясётся! – прервал его Горчак. – Если будут слушать меня, как новобранцы воеводу. Ну, а захотят вернуться сами – тут уж неволить не буду.
Когда Горчак ушёл, кузнец долго тёр подбородок и хмурился, и вдруг посветлел лицом.
– Знаю я, что делать! – воскликнул он, потирая ладони. – Согласимся на всё, что он скажет, только и с него потребуем по полной!
– Это как? – спросил хмурый Венд.
Барвин сиял, как начищенный церковный колокол.
– Мы ему – долю, всё чин-чинарём. Но только если получим всё, что глашатай обещал!
– Полкняжества! – сказала, кивая, попадья.
– И княжескую дочку! – подхватил поп.
– И давно пора спровадить этого Злыдня подальше, – сказал кто-то уже в нарастающем гомоне.
– Святая истина! – пробормотал еле слышно староста Венд.
Кузнец ухватил бутыль, и теперь его никто не останавливал.
Глава вторая
Староста Венд сделал всё, как обещал: выловил княжеского наместника, выхлопотал грамоту, заплатил втридорога писарю за срочность и, не прошло и трёх дней, а пергамент уже был у него. Пусть старенький, потрёпанный и забеленный многократно, но зато – с ровным чистым письмом и печатью от посадника.
Парни уже давно были готовы выступать, и выходить порешили довстань, с рассветом. Вечер и ночь в Затоне не было слышно песен – никто не мешал посланцам отдыхать перед дорогой. Венд и Барвин, собравшись по-тихому в бане, пропустили по скляночке за то, что так ладно всё вышло с грамотой, за удачу для парней и за избавление от мозолящего глаза Злыдня.
Ещё до третьих петухов народ потянулся к околице. К восходу все были на месте. Кроме Горчака. Парни и Милена успели озябнуть на холодном ветру к тому времени, как он соизволил появиться.
Крепкий частый плетень, обмазанный глиной, возле которого они собрались, окружал Затон – воспоминание о трудных военных годах, когда, почувствовав людское горе, из лесу потянулись чудища и лихие люди. С тех самых пор и повелось вешать на плетни старые горшки, чтоб, разбиваясь, сигналили об опасности.
Провожать посланцев пришла чуть ли не вся деревня. Нахохленные, как воробьи, детишки, которых могла заставить подняться в такую рань только неуёмная любознательность, сидели рядком, зевали и ёжились.
Молнезар хорохорился, смеялся нарочито громко, шутил с девками, подтрунивал над богатым кафтаном Корса, украшенным бисером и золотым шитьём. В новенькой кольчуге, в блестящем шишаке и с мечом на поясе, сын кузнеца выглядел как настоящий богатырь.
Дубыня стоял в стороне, норовя притереться к толпе. Он стеснялся